LITMIR.BIZ

      Что за блаженство – у окна

      сидеть, когда за ним луна,

      принадлежащая ландшафтам,

      какие ты назначишь сам,

      и в то же время небесам,

      тьме, вакууму, астронавтам.

      Взять хоть из сна сосновый бор

      в фольге из жухлых серебёр

      в час, как и череп твой стал жухлым,

      а все равно и за версту

      поблескивал, как бы в поту,

      подобно статуям и куклам.

      А сон-то, он ведь был про зной,

      но изливаемый луной,

      пустой, как замок, и прохладной,

      куда попасть найдет манёвр

      любой, кто жил. Кто жил – и мертв.

      Измучившийся. Ненаглядный.

      Для тебя, лежащего в палате,

      но не отдающего концы,

      виснут синусоидой в закате

      поперек всего окна скворцы.

      А еще садятся и взлетают

      за лесочком, где аэродром,

      точно по прямой и не плутают

      пчелы с механическим нутром.

      Это сердце маленькое в роли

      всадника и лошади труда,

      стершееся до зубцов в короне

      на руках внесло тебя сюда.

      Вот и все. И этого довольно.

      Что вы нас пытаете, мсье

      де ла Мот, про то, что сердцу больно?

      Маленькому сердцу больно все.

      Где зима начинается в декабре

      на пустом – только дуб и рябина – дворе

      с белками, от дупла до дупла

      скачущими, как ртуть,

      моя кровь стежками из-за угла

      проложила по снегу путь.

      Это было в госпитале Сент-Джон.

      Группы чаек, синиц, снегирей, ворон.

      Хочешь не хочешь, едешь верхом

      вдоль подернутых тонким ледком глубин,

      и не очень трудно взобраться на холм,

      когда в норме гемоглобин.

      Это было на озере Клары Святой —

      голый дуб да рябина, да дворик пустой.

      И я чаще не тем, с кем съедал обед,

      а с кем прежде ел, но чье время прошло,

      просыпаясь твердил при встречах привет.

      И мне было с ними тепло.

      И скакала кровь, как рябины дробь,

      и опять попадала не в глаз, а в бровь,

      и хоть день

Скачать книгу