Вербалайзер (сборник) - Андрей Коржевский

Скачать книгу

пузо упертыми с производства материями. А родила теплой ночью в мае, ударив даже скользнувшего младенца об удобренную горькими окурками землю под липой, так замотала новорожденного в те же ситцевые полосы, сунула в них бумажку с печатными буквами написанным именем ПЕТР, положила кулек под обитую кожей дверь на лестничной клетке в большом доме и – деру, суча ногами в кровях. Омылась и постиралась в мутной воде Москвы-реки на гранитном набережном спуске возле Котельнической высотки, потом делась куда-то. Может, на смену пошла, в грохот и пыль едучую, а может, и нет, – кто ее знает. Тоже – пропала… Такое место.

      А лето было от Рождества Христова 1960-е. И записали младенцу в метрику – Петр Петрович Петров, просто и ясно – чего думать. Да и думать-то там, в детском доме, куда определили человечка, было особо некому, а и неохота, – какая разница, в кого по имени дармовую кашу пихать. А чуть погодя, года через четыре, когда детки-однолетки и говорить начали, а кое-кто и матом выражаться, как воспитующий персонал, выяснилось, что думать не умеет и Петр Петрович, не может – совсем. Ушибся головой о волос чертов при появлении из матери уроненном, вот и не может. Ощущать и чувствовать может, а думать – нет, и как посмотрит на кого глазами зелеными в гнойках, так тому ну все про себя ясно и застыдится тот обязательно, – кто без греха… Стали звать Петра Петровича – Петенька, из жалости к нему и к самим себе сердешным, что так он их совестит пониманием. А за глаза – Блажка. Так он и рос. И никто, никто, кроме тех, кому от природы их тайной положено, не знал, что Блажка Петенька – не блажка вовсе, а Блаженный попросту, – родятся такие время от времени, самим себе на муку неосознанную, всем остальным – на поругание, – Душа Живая. Ими Мир дышит, глупенькими, того не ведая. Ну да ладно, это ж не проповедь. И не сказка, на минуточку. Быль, быльем поросшая. Ау-у, Петенька!

      Тело Петеньки было тонкое, длинное, с протяженностью жилок вдоль хрупких костей: упади, казалось – разлетится, как фарфор на вощеном паркете, в дребезги колкие. Он и не падал, ходил – не бегал, с детишками буйными в их дикие игры не вязался, не понимал, как это – играть. Но если что-то нравилось ему – пряник, бумажка цветная – фантик или гладкий камушек, подходил, протягивал руку, дай – говорил, и – отдавали, не прекословя. Просил, правда, Петенька редко, отдавал потом, – своего у него ничего не было, да и сам не свой. Дети его боялись, потому что хожалки, когда набедокурит кто-нибудь, сразу Петеньку спрашивали ласково, кто, мол, да что, да где, да как, а он и отвечал, не думая – всегда правильно. Не бить же его, убогого! Не жалко, так ведь накажут же больно… И потому боялись еще, что руку занеси ударить Петеньку – поглядит из-под бесцветных бровок домиком, занемеет рука, а после болит долго, ноет, – ну его, Блажку, ну его! Бывало того и хуже. Подошел как-то Петенька к мальчишке больно резвому и сказал под смех дружков его: «Фу, плохой ты, плохой, пахнешь плохо, не травой, не какашками, а жуками черными, жужелками». Недолго того пацанчика Жужелкой кликали – двух недель не прошло, как взорвалась

Скачать книгу