Скачать книгу

и рвал…)

      Берия вытащил из внутреннего кармана пиджака пару толстых резиновых перчаток, – взять еще одну для Эренбурга он просто-напросто забыл, из нагрудного кармана пиджака вынул пузырек из-под каких-то старых духов, хрустальный, с очень узким горлышком, красивый, но с каучуковой пробкой, положил лист бумаги на брошенную на пол вчетверо сложенную «Правду», вытянул пробку, держа пузырек далеко от себя, и, кропя, стал поливать будущее письмо, сначала из угла в угол, потом еще раз наискось, потом – крест-накрест.

      Лаврентий Павлович давно, очень давно не использовал этот яд, с тех пор, когда пришлось убирать Лакобу. Тогда ему удалось капнуть зелья на его салфетку за обеденным столом, и одного прикосновения кожи к отравленной плотной ткани хватило. Эта бумага, перекрещенная ядовитым Юнион Джеком, должна была сработать, должна, даже с учетом того, что как минимум сутки-двое пролежит в плотном конверте. Конверт он тоже принес с собой, но его отпечатков на нем не будет, надо, чтобы и этот жиденыш трогал конверт только в перчатках, – жалко оставлять свидетеля, но – что сделаешь, никак нельзя его трогать, никак, иначе все увяжется – и Маленков, и приход сюда, и письмо…

      – Написали, Илья Григорьевич?

      – Да, все, Лаврентий Павлович?

      – Подписали?

      – Отлично, значит, будем считать наши деловые отношения возобновленными и оформленными.

      Эренбург сообразил, что Берия для подслуха отмазывает писанину, как если бы он заново писал и подписывал вербовочное обязательство. Ладно! – главное пока выжить, а там уж как-нибудь.

      – Спасибо, Илья Григорьевич, всего доброго. Не провожайте меня.

      Эренбург понял это так, что проводить следует непременно, и не ошибся. По пути в прихожую они опять заглянули в туалет, где Берия прокаркал ему в ухо, что письмо завтра, в смысле уже сегодня, утром надо сдать в приемную ЦК, с нашей (!) пометкой «Срочно. Лично» пойдет, как надо. А то он не знал!

      Захлопнув дверь за мясистым воплощением ужаса, Эренбург пробежал в гостиную, налил из стоявшей на столе бутылки стакан теплой водки, подумал: «Если я доживу до завтрашнего вечера, все будет в порядке, – за это», махом выпил и упал в обморок, сильно приложившись плечом о край стола. Плечо болело потом еще недели две, но как сладко было ему ощущать эту тянущую нудную боль, ему – живому.

      28 февраля с позднего вечера до раннего утра 1 марта («Цезарь, бойся мартовских ид!») Сталин, как обычно в последние годы, принимал привычных гостей на даче, пил совсем немного, чувствовал себя неплохо, был благодушен, когда провожал уезжавших, ткнул Хрущева в пузан, «Ну что, Микита?» – сказал, вернулся к себе. Почувствовал, что сразу не заснет, решил проглядеть привезенную вечером почту. Включил лампу, верхний свет горел всегда – включался и выключался сразу по всему дому, чтобы непонятно было, кто – где, сел за стол. Кроме обычных сводок, на столе лежали письмо о высылке евреев, уже в «правдинском» варианте – на утверждение, и письмо Эренбурга – юлит,

Скачать книгу