LITMIR.BIZ

      Ушли и сгинули стремления,

      остыл азарт грешить и каяться,

      тепло прижизненного тления

      по мне течет и растекается.

      Уже вот-вот к моим ногам

      подвалит ворох ассигнаций,

      ибо дерьмо во сне – к деньгам,

      а мне большие говны снятся.

      К похмелью, лихому и голому,

      душевный пришел инвалид,

      потрогал с утра свою голову:

      пустая, однако болит.

      Я не искал чинов и званий,

      но очень часто, слава Богу,

      тоску несбывшихся желаний

      менял на сбывшихся изжогу.

      Вчера взяла меня депрессия,

      завесы серые развесила

      и мысли черные зажгла.

      А я не гнал мерзавку подлую,

      я весь сиял, ее маня,

      и с разобиженною мордою

      она покинула меня.

      Я в зеркале вчера себя увидел

      и кратко побеседовал с собой;

      остался каждый в тягостной обиде,

      что пакостно кривляется другой.

      Это был не роман,

      это был поебок;

      было нежно, тепло, молчаливо,

      и, оттуда катясь,

      говорил колобок:

      до свиданья, спасибо, счастливо.

      На любое идейное знамя,

      даже лютым соблазном томим,

      я смотрю недоверчиво, зная,

      сколько мрази ютится под ним.

      Слежу без испуга и дрожи

      российских событий пунктир:

      свобода играет, как дрожжи,

      подкинутые в сортир.

      Когда остыл душевный жар,

      то жизнь напоминает жанр,

      который досуха исчерпан.

      Когда бы сам собой смывался грим

      и пудра заготовленных прикрас,

      то многое, что мы боготворим,

      ужасно опечалило бы нас.

      Надежды огненный отвар

      в душе кипит и пламенеет:

      еврей, имеющий товар,

      бодрей того, кто не имеет.

      Вижу лица или слышу голоса —

      вспоминаются сибирские леса,

      где встречались ядовитые грибы, —

      я грущу от их несбывшейся судьбы.

      Уже мы в гулянии пылком

      участие примем едва ли,

      другие садятся к бутылкам,

      которые мы открывали.

      Еврей опасен за пределом

      занятий, силы отнимающих;

      когда еврей не занят делом,

      он занят счастьем окружающих.

      Казенные письма давно

      я рву, ни секунды не тратя:

      они ведь меня все равно

      потом наебут в результате.

      Мне слов ни найти, ни украсть,

      и выразишь ими едва ли

      еврейскую темную страсть

      к тем землям, где нас убивали.

      Покуда мы свои выводим трели,

      нас давит и коверкает судьба,

      поэтому душа – нежней свирели,

      а пьешь – как водосточная труба.

      Зачем-то в каждое прощание,

      где рвется тесной связи нить,

      мы лживо вносим обещание

      живую память сохранить.

      Я искренне люблю цивилизацию

      и все ее прощаю непотребства

      за свет, автомобиль, канализацию

      и противозачаточные средства.

      Я даже мельком, невзначай

      обет мой давний не нарушу,

      не выплесну мою печаль

      в чужую душу.

      Мы столько по жизни мотались,

      что вспомнишь – и каплет слеза;

      из органов секса остались

      у нас уже только глаза.

      Не знаю блаженней

      той тягостной муки,

      когда вдоль души по оврагу

      теснятся какие-то темные звуки

      и просятся лечь на бумагу.

      Когда наплывающий мрак

      нам путь предвещает превратный,

      опасен не

Скачать книгу