Две зимы в провинции и деревне. С генваря 1849 по август 1851 года - Павел Анненков Литературные воспоминания

Скачать книгу

ешу с братом Федором в деревню, куда призывает меня страшно расстроенное положение дел и предполагаемый раздел имения с братом Александром, главным виновником этого положения благодаря картежной своей игре. Катерина Ивановна, поднявшая этот вопрос, должна сама явиться в Чирьково. Я рад убежать из Петербурга.

      Новый год 1849 в деревне с Катериною Ивановною, Стрекаловым, братьями. Раздел. Страшные морозы. Набор только что кончился. Брат Федор уезжает после того. Иван вскоре за ним из Чирькова с Катериной Ивановной, которой предоставлено управление имением и которая уже возненавидела нашего дельного Адама. Александр остается в Чирькове до переезда в Скрябине, где будет строить дом{6}. Я уезжаю в Симбирск до весны. Адель Б., Лидия К., Татаринов. Терроризация достигла и провинции. Города и веси сами указывают, кого хватать из так называемых либералов; доносы развиваются до сумасшествия; общее подозрение всех к каждому и каждого ко всем. Анекдот о Михаиле Лонгинове, приезжавшем для закупки хлеба на военное ведомство, принятом за жандарма и подавшем повод вопросами обо мне подозревать, что и я в числе намеченных жертв. Между тем у лихоимцев, казнокрадов и наиболее грубых помещиков развивается патриотизм – ненависть к французам и Европе: «Мы их шапками закидаем!» – и родомонтада[1], скрывающая плохо радость, что все досадные вопросы о крепостничестве и проч. теперь похоронены. Отсюда и энтузиастическое настроение относительно правительства. Возникает царство грабежа и благонамеренности в размерах еще не бывалых. Я получаю эстафету из Москвы. Тучков А. А. приглашает меня приехать в Москву для крайне нужного дела. Это дело – устройство состояния Огарева, за которое взялись Грановский, Кетчер и другие{7}. К числу этого устройства принадлежало и то, чтобы одну дочь Тучкова выдать в законный брак… Выбор пал на меня. Я отказался. Подвернулся Сатин: его женили. Все это происходило при крайнем негодовании Грановского. Летом объезжаю заволжских помещиков, Григория Толстого, Ермолова и других, и посылаю первые «Провинциальные письма» в «Современник», где в первом нумере 1849 года напечатано было и мое «Обозрение литературы»{8}.

      По зиме 1849 года приезжает в Симбирск новый губернатор, князь Черкасский; старый – Булдаков, известный по истории с Полторацким, был величественный распутник, обжора, тонкий человек, которого особенно боялись купцы: он на прогулках забирал у них вещи и остался должен после смерти всем – мясникам, магазинщикам, доктору, аптекам и проч.

      В виде продолжения к летним прогулкам следует сказать о двухдневном плавании из Богородска до Симбирска в рыбачьей лодке в большом обществе с Толстым, Ермоловым, Чернявским, Постниковым и прочими. Характеристический анекдот у Ермолова, еще в деревне: какой-то Бахметев простодушно рассказывает, как были взяты из Москвы и увезены в крепость Корш (Евгений) и Грановский. Все это оказалось вздором, но важно, что слухи эти нарочно распускались как указание правительству на лица.

      Осенью выезжаю из Петербурга через Скрябино, куда брат Александр переехал. Его трогательная просьба – не забывать. У нас между тем все доходы предоставлены Катерине Ивановне с тем, чтобы она выдавала по 150 р. каждому брату в месяц, а остальными покрывала долги; последствия были страшны. Вместо покрытия долгов, самонадеянная бабка не заплатила процентов в опекунский совет за два года, сделала еще новые долги и окончательно надела петлю на шею братьев и мою, да и на свою, ибо для удовольствия быть хозяйкою чужого добра заложила собственное имение, Хунту.

      Проездом через Москву Садовский читает у В. П. Боткина первую комедию Александра Островского «Банкрут». Потрясающее ее действие{9}. Приезжаю в Петербург на квартиру брата Ивана, в новом строении конногвардейских казарм на Мойке, которые еще достраивались, когда в них уже жило множество народа.

      Зима 1849–1850 годов. Осень прошлого кончающегося года ознаменовалась наконец окончанием следствия над заговором Петрашевского, стоившим так много несчастий и страхов всему обществу, совершенно безвинному в нем{10}. Манифест об окончании следствия и приговор, постигший как самого Петрашевского и составителей будущей конституции вроде Спешнева и прочих, так и людей, читавших по его знаменитым пятницам только свои проекты освобождения крестьян, улучшения судопроизводства и заметки о настоящем внутреннем положении России, и даже людей, любивших его хорошие ужины по тем же пятницам, написан был Суковкиным, государственным секретарем. Удивительно, что в манифесте было известие, будто заговорщики, устроив тайное общество, сами назвали его обществом «превратных идей»; дело в том, что они назвали его обществом «передовых идей»; но на полях была сделана полемическая заметка: «превратных идей», – так оно вошло в манифест, о котором я узнал впервые в квартире очень испуганного Некрасова… Приговор был исполнен – с готовым батальоном для расстреляния, саванами для осужденных, рвом позади их и проч. на Семеновском плацу, – со всею обстановкой политической казни, измененною на известное помилование. Ф. Достоевский попал на пять лет в арестантские роты за распространение письма Белинского к Гоголю, писанного

Скачать книгу

<p>6</p>

Имена братьев Анненкова, Ивана и Федора, сравнительно часто встречаются в его переписке с друзьями – Боткиным, Белинским и др. И тот и другой занимали видные должности (Иван дослужился до генерал-адъютанта, Федор был в пятидесятых годах нижегородским губернатором) и живо интересовались литературными делами и знакомствами своего младшего брата.

Иван содействовал доступу П. В. Анненкова к рукописям Пушкина еще при жизни Белинского, в 1847 г. (см. ЛН, т. 56, стр. 191), а затем привлек его к изданию сочинений поэта, заключив для этой цели в 1852 г. контракт со своим однополчанином П. П. Ланским, женатым на вдове Пушкина.

Федор Анненков, будучи уже нижегородским губернатором, со своей стороны тоже «содействовал» этому делу – он помогал брату «распространять» в 1855 г. его издание среди купцов, съехавшихся на нижегородскую ярмарку. «Признаюсь, – писал Е. И. Якушкин, встретивший тогда в Нижнем П. В. Анненкова сего «товаром», – официальные меры для сбыта изданий Пушкина мне очень не понравились, тем более что они не нравились и купцам» (см. «Декабристы на поселении», М. 1926, стр. 18).

О третьем брате Анненкова, Александре, сведения очень скудные. Известно только, что он нигде не служил, жил доходами с именья и вел разгульный образ жизни.

Катерина Ивановна – дальняя родственница Анненковых, компаньонка их отца в последние годы его жизни. Стрекалов — родственник по матери. Адель Б. – очевидно, Адель Николаевна Бекетова, впоследствии жена музыканта В. Н. Кашперова. Лидия К. – возможно, Лидия Никитишна Кашперова, сестра В. Н. Кашперова, жившего тогда в Симбирске и служившего чиновником особых поручений при губернаторе.

<p>1</p>

Родомонтада (фр. rodomontade) – фанфаронство, хвастовство.

<p>7</p>

В кругу московских «друзей» Н. П. Огарева много говорилось по поводу его гражданского брака с Н. А. Тучковой и какой-то «темной истории» в связи с женитьбой Н. М. Сатина и фиктивной покупкой им имения Огарева. Эти слухи и пересказывает здесь Анненков. В действительности же речь шла о спасении Огарева от разорения в связи с иском, предъявленным к нему его первой женой, М. Л. Огаревой, у которой он просил развода для того, чтобы иметь возможность оформить официально брак с Н. А. Тучковой. Огарев, вместе с Тучковыми, приезжал в начале 1849 г. в Петербург хлопотать о разводе с М. Л. Огаревой. Хлопоты не привели ни к чему. Огарев и Тучковы уехали в Москву. Здесь 27 мая состоялась свадьба старшей дочери А. А. Тучкова, Елены Алексеевны, с Н. М. Сатиным. Огарев и Н. А. Тучкова уехали в Крым с целью бежать за границу (см. об этом в отрывке из воспоминаний Н. А. Тучковой – «Архив Огаревых», 1930, стр. 260–261, а также в письмах Огарева к Герцену в публикации Ю. Красовского – ЛН, т. 61, стр. 777–796).

<p>8</p>

«Письма из провинции» П. В. Анненкова печатались в Современнике» в 1849, 1850 и 1851 гг. и были затем переизданы автором в 1877 г. в отд. 1 Воспоминаний и критических очерков (см. отзыв Некрасова об этих «Письмах» в его письме к Анненкову от 30 сентября 1850 г. и во второй части «Обозрения русской литературы за 1850 г.» з № 2 «Современника» за 1851 г. – Н. А. Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. Х и XII, М. 1952).

В. П. Боткин писал Анненкову из Москвы 10 марта 1849 г. по поводу то «Заметок о русской литературе 1848 года»: «Статья ваша обратила на себя внимание (в первом номере) и в Петербурге и в Москве, и об ней говорили, и даже я получал много раз вопросы о том, кто ее автор.

Наши московские друзья даже писали мне в Петербург, желая знать автора ее» (Анненков и его друзья, стр. 557).

<p>9</p>

Речь идет об одной из первых комедий А. Н. Островного, которая в первоначальном варианте называлась «Несостоятельный должник», в варианте, законченном к концу 1849 г. и широко читавшемся в Москве самим автором и его другом, актером Провом Садовским, – «Банкрут», в дальнейшем – «Свои люди – сочтемся».

<p>10</p>

Петрашевский Михаил Васильевич (1821–1866) – с середины сороковых годов организатор в Петербурге нелегальных кружков социалистического направления. В апреле 1849 г. Петрашевский со своими ближайшими единомышленниками, а также и многие, им сочувствующие и посещавшие их собрания, – так называемые «пятницы», были арестованы по обвинению «в организации общества, направленного к разрушению существующего государственного устройства». Осенью того же года следствие закончилось и многие из привлеченных (в том числе Ф. М. Достоевский) были приговорены к расстрелянию, инсценированному затем по всей форме, но замененному, в последнюю минуту, якобы по милости царя, разными сроками наказания.

О настроении в связи с этим в среде, с которой связан был Анненков, см. в «Воспоминаниях» А. Я. Панаевой (Гослитиздат, 1956, стр. 178–180).