LITMIR.BIZ

Скачать книгу

ее восторженными стихами. Н. В. Берг выходил из себя; все ему в ней нравилось.

      Да, мне милы и за то вы,

      Что, любя Москву мою,

      Полюбили в ней еще вы

      Наши горы Воробьевы,

      Что гуляли по Кремлю.

      Описывая поездку артистки на Поклонную гору, поэт восклицает:

      На горе у нас Поклонной

      Положили вы поклон, —

      На горе, отколь в дни оны

      Подошли к стенам Москвы,

      Распустив свои знамена,

      Грозных галлов легионы —

      Бонапартовские львы.

      Там, свои покинув дрожки,

      Вы смотрели на Москву,

      Там и ваши чудо-ножки,

      Пропорхнувши вдоль дорожки,

      Смяли нашу мураву;

      И слегка напечатленный

      Ваших ножек нежный след,

      Вашей славой озаренный,

      Прирастет к горе Поклонной,

      Прирастет на много лет.[7]

      Андрей Андреевич был в восторге от Фанни и во время антрактов читал нам лекции «о мастерстве и художестве».

      – Это – художница! Это – великая художница! Это – предел хореографическому искусству: дальше уже там нет ничего. Все наши танцовщицы перед ней только большие мастерицы и больше ничего! Мне жалко смотреть на прыгающих мужчин, на кружащихся девушек и девочек, но я с благоговением смотрю на выдвигающуюся из толпы художницу.

      А в захолустье у нас так понимали Фанни Эльслер.

      – Боже мой, как она превосходно танцует! – говорил в семействе своего дяди, богатого фабриканта, молодой человек, кончивший курс в Коммерческом училище.

      – Затанцуешь, как пить и есть захочешь, – и из дудке заиграешь, – замечает дядя.

      – Помилуйте, разве можно про Фанни Эльслер так говорить?

      – Что она тебе кума, что ли? Ты бы об душе своей больше подумал…

      – Душа тут ни при чем, душа цела будет, если я в театр пойду.

      – Ну, не скажите! – возражает тетка.

      – Что с дураком разговаривать, – заключает дядя, – в церковь ежели придет – одному святому кивнул, другому моргнул, третий сам догадается, а вот но театрам – наше дело.

      Такое воззрение на театр все-таки не удерживало захолустье иногда посетить его. Это обыкновенно бывало на масленице. В эти дни театральным начальством и репертуар приноравливался ко вкусам захолустья: давали обыкновенно «Парашу Сибирячку»,[8] «Наполеоновский генерал, или Муж двух жен», «Идиот, или Гейньбергское подземелье», «Принц с хохлом, бельмом и горбом», и другие, подобные этим пьесы, в которых Живокини и Никифоров клали, как говорится, в лоск почтеннейшую публику. Непрерывный смех и взвизгивание раздавались сверху донизу.

      – Положим, что смешно, но ведь это балаган! Тут нет ничего эстетического, – говорил наш ментор Андрей Андреевич.

      Я восхищался игрой Живокини, и такой приговор о нем мне не нравился.

      – Вы возьмите по сравнению: смех, которым вас дарит Садовский, и смех, который вынуждает из вас Живокини.

      И он читал нам лекцию о смехе.

      С появлением на сцене

Скачать книгу