Скачать книгу

разве не будет бессмысленным для государства добровольно связать себе руки и заранее отказаться от использования всего своего властного аппарата, всего богатейшего набора «политических инструментов»? Разве не могут они однажды пригодиться?

      Однако мое определение капиталистического государства требует от него своего рода одностороннего разоружения, самоотречения в той области, которая касается собственности его подданных и их свободы вступать друг с другом в контрактные отношения. Государство, для реализации целей которого необходимы сильные управленческие возможности, не пойдет на такое самоотречение. Именно в этом смысле мы говорим о том, что цели капиталистического государства, каковы бы они ни были (нам даже не требуется искать их конкретное содержание), лежат вне сферы правительственной власти.

      В чем же тогда для государства смысл быть государством? Если оно ищет удовлетворения в том, что можно назвать «мета-государственными» максимизируемыми, – в редких бабочках или просто в тишине и покое, почему бы тогда ему не перестать властвовать? Единственный разумный ответ, который приходит в голову, заключается в том, что смысл этот – сдерживать их, не дать им ухватиться за государственные рычаги и испортить все (бабочек, покой и т. п.). Особый смысл существования минимального государства состоит в том, чтобы оставить как можно меньше рычагов, за которые могли бы ухватиться фанатики, стремящиеся опрокинуть сложившийся порядок, если по иронии судьбы или электората они сумеют стать государством.

      Секрет успехов и якобинского террора, и Бонапарта отчасти был связан с тем, что они унаследовали сильный, централизованный государственный аппарат. В кульминационных пассажах своей книги «Старый порядок и революция» (книга III, гл. VIII)[27] Токвиль обвиняет предреволюционное французское государство в том, что оно стало для всех «опекуном и наставником, а в случае необходимости и владыкой» и что оно создало «удивительно легкие пути», набор эгалитаристских институтов, пригодный для деспотического применения, которые новый абсолютизм нашел на обломках старого в полной готовности к употреблению.

      Маркс также абсолютно ясно говорит о ценности для революции «громадной бюрократической и военной организации, с ее многосложной и искусственной государственной машиной», которую создал поверженный ей режим. «Этот ужасный организм-паразит, обвивающий, точно сетью, все тело французского общества и затыкающий все его поры, возник в эпоху абсолютной монархии… Сеньориальные привилегии земельных собственников и городов превратились в столь же многочисленные атрибуты государственной власти… Первая французская революция… должна была развить далее то, что было начато абсолютной монархией, – централизацию, но вместе с тем она расширила объем, атрибуты и число пособников правительственной власти. Наполеон завершил эту государственную машину»[28]. То

Скачать книгу


<p>27</p>

См.: Токвиль А. де. Старый порядок и революция. М.: Московский философский фонд, 1997. С. 165. – Прим. науч. ред.

<p>28</p>

Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд. Т. 8. С. 206.