LITMIR.BIZ

      Они сидели и смотрели каждый в свою сторону. Что общего было у этих людей? Какие интересы связывали бывшего учителя физики из Бруклина и парня из маленького рабочего городка Северной Дакоты? Встретившись в камере городской тюрьмы Нью-Йорка, они стали лучшими друзьями. В дружбе, рожденной в тюремных стенах есть что-то странное, непостижимое. Джон поднялся, положил руку на плечо Фрэнка.

      – Вставай, старина. Давай уже сделаем это. Сделаем – и поскорее отмуча-

      емся.

      Фрэнк встал на ноги, не спеша пошел к машине, напряженно о чем-то размышляя.

      – Слушай, Джо, – медленно проговорил он, – нас ведь двое, так?

      – К чему ты клонишь?

      – Нас двое, – повторил Фрэнк. – Мы что же, вдвоем будем стрелять? Какой в

      этом смысл? Это должен сделать один из нас.

      – Верно, – согласился Джон, – стрелять должен один.

      – Кто же? – с надеждой спросил Фрэнк.

      Джон задумался, наконец ответил:

      – Пускай всё решает жребий.

      Он запустил руку в задний карман джинсов. Через несколько секунд на широкой ладони Джона Карстона лежали две однодолларовые монеты. На аверсе одной из них была изображена Сьюзен Энтони1, на другой – Сакагавея2 с ребенком.

      – Кого выбираешь, Фрэнки? Индианку или феминистку?

      Несмотря на трагичность ситуации, Фрэнк не смог сдержать улыбку.

      – Ты что, коллекционируешь старые монеты? Феминистка вышла из обра-

      щения.

      – Наверное заправщик на сдачу дал. Вместо квотера3 всучил, гад.

      Джон взял монету и, как опытный дискобол, метнул ее в бескрайнее каменистое море. Гордый профиль мисс Энтони навсегда исчез в серой пыли техасской пустыни. Джон невысоко подбросил оставшуюся монету, поймал ее на лету и спросил:

      – Орел или решка?

      «Какой я орел…», – подумал Фрэнк.

      – Решка.

      – Тогда я орел. Готов?

      – Готов! – отрезал Фрэнк.

      Монета взметнула в небо, ослепительно блеснула своим золотистым телом и камнем полетела вниз. За те несколько секунд, что монета провела в воздухе, Фрэнк со всей ясностью и необратимостью увидел свою длинную, зигзагообразную, непостижимую, неразгаданную жизнь. Он видел старинный дом на улице Берген, видел рано ушедшую мать, видел Энни, тонкие черты ее лица. Он вспомнил имена своих учеников, вспомнил судебный процесс, вспомнил свои скитания после тюрьмы. Перед его глазами мелькали университет, школа, тюремная камера…