Воля Донбасса (сборник) - Альманах

Скачать книгу

его, дура,

      работает в бухгалтерии ресторана.

      Внуки моей Полины – студент и школьница.

      И никто о моей Полине не беспокоится.

      Полина ко мне приходит по понедельникам и четвергам,

      я иногда пишу о ней в Instagram,

      иногда добавляю сверху сотенку-две,

      уходя в союз, кладу их на обеденный стол.

      Полина вздыхает, крестится: «Будет на корвалол».

      У Полины больное сердце и ещё много чего болит.

      Она как никто жарит картошку с луком, печёт бисквит.

      Полина почти не женщина и тем более не старуха,

      в ней есть что-то такое особое:

      не то сила воли, не то жажда жизни, не то закалённость духа.

      Полина – ребёнок войны, робот один-девять-три-семь,

      состоит из натруженных рук и блок-схем,

      из любви к ближним и их посуде из чешского магазина.

      Она её моет руками голыми, пренебрегая резиной.

      Моет, как мыли мама и бабушка, по старинке, до скрипа.

      Иногда какое-нибудь особенно чистое блюдце

      начинает звучать, как скрипка,

      в её прекрасных разбухших от мыльной воды ладошках.

      И некому, всегда некому позвонить в неотложку.

      И моя Полина, зная про это страшное некому,

      носит слёзы под сиреневатыми веками.

      И слёзы эти катятся по щекам и падают в результате

      на тарелки, и еда в них становится солоноватей.

      Я ем из этих тарелок, вымытых моей Полиной,

      и думаю только про то, что и тарелки глина,

      и мы тоже глина,

      хрупкая божья глина.

* * *

      Я люблю этот город —

      обетованную степь,

      на лице его порох,

      он видел воочию смерть.

      Он безумен, как шляпник,

      разливший нечаянно ртуть.

      Этот город внезапен,

      но мне не в чем его упрекнуть.

      Он стоит на границе —

      силы света и силы тьмы.

      Он немножечко рыцарь,

      его горы – всего-то холмы.

      Его вены, усталые вены —

      потемневший асфальт дорог.

      Его все обвиняют в измене,

      сочиняют ему некролог.

      Я люблю его, как ребёнка,

      не болеет ли, не озяб?

      Как же тонко в нём всё, так тонко,

      но об этом сейчас нельзя.

      Впрочем, в тонкости тоже сила,

      тоже правда и благодать.

      Я заранье его простила,

      если будет за что прощать.

* * *

      Вот и платье на мне бабушкино,

      а серёжки в ушах – сестрины.

      Меня дед называет Аннушкой,

      остальные зовут принцессою.

      Мне вчера было восемь от роду,

      целых восемь, берёт оторопь.

      Мои серьги блестят золотом,

      словно солнце зимою в оттепель.

      Я умею словечки складывать,

      нараспев читать с табуреточки.

      Подпевают мне в такт ягодки —

      две серёжки в ушах девочки.

      И пылит за окном улочка —

      Первомайская, неизбывная.

      На воротах кудахчут курочки —

      диво чудное, чудо дивное.

      И светло

Скачать книгу