LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      И вновь Федора Никитича охладил ледяной прищур карих, а теперь от ярости потемневших почти до черноты глаз Годунова. И мгновенно пришел страх – эвон чего удумал, ведь живым не выйдешь!

      А еще стыд за собственный испуг.

      Он в замешательстве неловко сунул скипетр брату Александру, зачем-то пояснив осипшим голосом, хотя и без того было понятно: «Возверни тамо. Не берет государь – не ведает, кому передать», и вновь почти просительно уставился на Годунова.

      Но тот не ответил.

      А потом их и вовсе выгнали оттуда.

      Всех.

      «Будто холопьев каких!» – прилюдно возмущался Федор Никитич, но гораздо позже, а в тот момент он послушно подчинился требованию лекаря, хотя попытку сделал.

      – Можа, я, как родич, останусь? – робко попросил он, но Годунов в ответ лишь безмолвно указал глазами в сторону медика. Мол, не моя это блажь и не прихоть, и вообще, я сам тут ничем не распоряжаюсь, а повинуюсь наравне с прочими.

      Делать было нечего, оставалось повиноваться. Однако хоть в движении, но сумел выказать несогласие с таким решением лекаря, почему-то дозволившего остаться только самому Борису, – ступал к двери неспешно, гордо выпрямившись, и близ нее на несколько секунд специально замешкался, сделав вид, что утирает выступившие слезы.

      Вот тогда-то, когда он их якобы вытирал, Федор Никитич и услышал тихий, но отчетливый голос Федора Иоанновича:

      – Ты, Бориска, ежели Митя объявится, уж не забидь мово братца. Господь тебе сироту не простит.

      Федор Никитич вздрогнул от неожиданности. Всякое он ожидал услышать от умирающего, но такое…

      Однако хватило ума сообразить, что порой знание оборачивается не токмо печалью да скорбью, как сказано в Библии у Екклесиаста-проповедника, но еще пытками и дыбой. А уж столь тайное запросто и плахой, потому больше мешкать не стал, поспешив удалиться.

      О чем далее беседовал наедине с умирающим царем его шурин, неведомо, но, судя по недовольному лицу Бориса, ни до чего хорошего он так и не договорился. Тогда Федор Никитич еле-еле сдержал торжествующую улыбку. А она уж так просилась, так лезла наружу, подлая предательница, что у него аж челюсти вывернуло, и он скорчил какую-то гримасу, чтоб не допустить, затаить ее, окаянную.

      И, как выяснилось, вовремя – мгновением позже он вновь уловил на себе не столько испытующий, сколько удивленный взгляд Бориса Федоровича.

      Клял себя потом Федор Никитич за трусость, ох как клял, но тогда не сдержался и, подойдя к Годунову, счел нужным пояснить причину, по которой скорчил рожу:

      – Уж яко плакати охота, Борис Федорыч, ажно скулы ломит.

      – Так чего ж сдерживаешься? – пожал плечами тот. – Ныне оно не в зазор, многие рыдают.

      – Дак оно и понятно, – поспешил согласиться с ним Романов, но, не удержавшись, бухнул: – А уж нам сам господь велел. Они-то хошь одного государя оплакивают, а мы ж с тобой еще и родича. Осиротели таперича. – И вновь смешался, понимая, что сказал лишку, и кто ведает, отзовутся ли эти неосторожные с�

Скачать книгу