Скачать книгу

и жара, – повторил он, – допрашивать невозможно.

      – Да, – согласился Рябинин, – в жару допрашивать плохо.

      – Трудно дышится.

      – Плохо смотрится свидетель.

      – Очки потеют? – поинтересовался Юрков.

      – Нет, свидетели.

      Юрков посмотрел на него внимательно, словно спросил – опять шутка?

      – Опять шутка?

      – Вполне серьезно, – заверил Рябинин.

      – Ну и пусть потеют, – осторожно возразил Юрков, еще не совсем уверенный, что это не розыгрыш.

      Вот теперь Юрков усмехнулся. Это был второй парадокс, которого не мог понять Рябинин: когда он шутил – Юрков окостенело замолкал; когда он говорил серьезно – Юркова начинал одолевать смех.

      – Это твои штучки, – все-таки не согласился Юрков.

      – Почему же штучки… Я тебе сейчас объясню.

      Юрков подозрительно прищурился, словно Рябинин сказал ему не «я тебе сейчас объясню», а «я тебе сейчас устрою».

      – Ты видел когда-нибудь телевизор? Ах да, ты же смотришь футбол-хоккей. Так вот: изображение на экране, а образуется оно за ним – там целая куча винтиков, диодов и всяких триодов. Представь, помутнело стекло. И сразу плохо видно. Так и человек. Мозг, психика – это диоды-триоды. Лицо – это экран. И этот экран должен быть чист; чтобы я видел: покраснела кожа от волнения или побледнела, или вспотел человек, или стал иначе дышать… Я уж не говорю про более сложные движения. А в жару лицо пышет, как блин на сковороде. Какие уж тут движения. Откуда я знаю, отчего свидетель красен – от моего вопроса или от жары?

      Юрков молчал, собирая на лбу задумчивые складки.

      – Может, и верно говоришь, – наконец сказал он, – да уж больно ехидно.

      Рябинин пожал плечами: сколько раз он замечал, что людей чаще интересует не что говорят, а как говорят.

      – Тебе, лучшему следователю, про которого пишут газеты, объясняю такие элементарные вещи. Вот поэтому я ехидный.

      Юрков встал, хрустнув сильным телом, которое от работы в садоводстве еще больше стало походить на дубовый ствол с обрубленными ветками. И Рябинин подумал, что он сейчас телом сказал больше, чем словами. Но Юрков сказал и словами:

      – Вся эта физиономистика для рассказов девочкам. Вот писать жарко, пот со лба утираешь, мысли путаются, вопросы не так формулируешь.

      – Да, и следователь получается несимпатичный, – подсказал Рябинин.

      – При чем здесь симпатичный? Я не в театре выступаю, а на работе сижу.

      – Вот поэтому мы и должны быть симпатичными, культурными, умными, чтобы свидетели уходили от нас с хорошим впечатлением.

      – Мне плевать, что обо мне подумают свидетели. Я не артист, а следователь.

      – Следователь больше, чем артист. О плохом артисте подумают, что у него нет таланта. Он позорит театр. А плохой следователь позорит государство.

      – В твоем понимании следователь такая уж фигура! Да мы обыкновенные служащие, каких тысячи.

      – Нет, мы политические деятели. Посмотри, как замолкает зал, когда на трибуну

Скачать книгу