Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков Archivalia Rossica

Скачать книгу

московского периода: нет челобитья и постоянного тыканья[100], нет холопов. Исчезает сам архаический термин «грамотки» для писем. Часто употребляющиеся раб, и нередко, параллельно с ним, слуга, выражают учтивость, но не самоуничижение[101]. Язык писем часто выдает обиходно-разговорные интонации, фиксируя функцию подобного рода текстов – диалог с адресатом: «Я так вам пишу, будто я с вами говорю»[102]. «Далие же да вам дарогая ныне распространятся времени не имею, затем что мы выступили апять в свои марш со всею нашею армиею», я «от всей истинности внутренней моей желаю тебе, дорогой моей, добраго здравия без печали» (№ 7, 62), боец за счастье трудового народа полка имени Августа Бебеля… но виноват, увлекся.

      Диалогичность писем, для нас очевидная, вовсе не является само собой разумеющейся для раннего Нового времени, когда переписка часто имела формальный характер и использовалась для поддержания «взаимства» и «приведения в любовь»[103]. Функция частной переписки как средства социального общения в формате «фамильярных» (familiar), дружеских, сентиментальных писем только утверждается, и середина XVIII в. в России в этом смысле носит переходный характер[104]. В то же время сама эта «дружественность» / «фамильярность» еще не приобретает черты ритуала и клише, каковыми отличается корреспонденция ближе к концу XVIII в.[105] Доверительный и непосредственный уровень общения респондентов, вообще характерный для этой эпохи с ее стилистической неупорядоченностью и отсутствием строгих границ между языками разных социальных групп[106], выдает, в частности, употребление пословиц («гусиные лапки завсегда сладки», «сквозь петлю вино пил», № 9, 30).

      Выбор стиля между старожитной наивностью («чтоб скорей увидитца всем небезнадежды, атаперь хотя изаошно навсегда верный твой друк», № 41) и витиеватыми барочными формулами письмовников («в протчем поруча себя в неотменную ко мне вашу милость пребуду пока жив с должным высокопочитанием и совершенною преданностию», № 53) определяется скорее поколенческой разницей, чем разностью адресатов[107]. Оба приведенных выше примера – из писем к ближайшим родственникам. Однако в первом случае автору почти шестьдесят лет, тогда как второй – молодой человек, для которого разговорный «масковский» стиль в переписке неприемлем как архаичный и неполитичный.

      Хотя, называя русских «московитами»[108], Фридрих II не так уж неправ. Господствует эклектика: допетровская Русь еще живет в кафтанах и епанчах, в выносных буквах скорописи и в словесных формулах, в нравах и стиле жизни вдали от двора[109]. Эпистолярный этикет на переломе столетия ближе к началу века, чем к его концу[110]. Сохраняется конвенциональная передача поклонов: пусть уже не с таким формализмом, как в предыдущем веке[111], но соответствующая часть занимает до трети текста. К примеру, в письме П. И. Мещерского (№ 55) в приписке

Скачать книгу

<p>100</p>

О нестабильности нормы «ты/вы» в корреспонденции середины XVIII в.: Bernstein, Laura. Merchant «Correspondence» and Russian Letter-Writing Manuals: Petr Ivanovich Bogdanovich and His Pis’movnik for Merchants // The Slavic and East European Journal, Vol. 46, No. 4 (Winter, 2002), 659–682, здесь 663–664.

<p>101</p>

Полонский 2013 I; Марасинова 2017, 325–336.

<p>102</p>

Долгорукова 1913, 14. Ср. «А коли не вижу, так хоть то удовольствие, что будто с тобою говорю, батюшка мой, и так редко нонеча переписываемся» (Е. М. Румянцева – П. А. Румянцеву, 01/12.04.[1763] // Бекасова 2006, 91; «Мне кажется, когда к тебе начну писать, будто я с тобою говорю» (А. К. Воронцова – А. М. Строгановой (Воронцовой), СПб. 20.02./03.03.1761 // АКВ IV, 461) и т. п.

<p>103</p>

Бекасова 2006, 40.

<p>104</p>

Кошелева 2003; Marker 2010, 133. Переписка вызвана «потребностью общаться друг с другом, покуда мы живы», констатирует американский письмовник конца XVIII в. (Dierks K. The Familiar Letter and Social Refinement in America, 1750–1850 // Barton D., Hall N. (eds.) Letter Writing as a Social Practice. Amsterdam – Philadelphia 1999, 32–33).

<p>105</p>

О формализации и ритуализации писем: Марасинова 1999, 43–46.

<p>106</p>

См. комментарий к употреблению пословиц в письмах (№ 8, 26). В общем: Кузнецов А. Е. Просторечие в «Записках» А. Т. Болотова // Русская речь. 2010. № 2, 78–81.

<p>107</p>

Следующий после петровских письмовник появился только в 1765 г. (Joukovskaia 1999, 667 et passim).

<p>108</p>

Русские, между прочим, рассматривали такое обращение к себе пруссаков как оскорбление, «запрещая его на полном серьезе. Ослушавшимся грозил удар нагайкой, а то и саблей» (Bertuch 1828, 43).

<p>109</p>

Ср.: Donald Ostrowski. The End of Muscovy: The Case for circa 1800 // Slavic Review. Vol. 69. N 2 (2010), 426–438.

<p>110</p>

Козлов 2011.

<p>111</p>

Ср.: Scheidegger 1980; Дмитриева 1986; Goehrke 1989; Атанасова-Соколова 2006 I.