Скачать книгу

песня вырастает из семени человеческого сердца, распускающегося в бесконечную полноту словесных листков. <…> Прислушайтесь к голосу соловья, поющего среди цветов, или лягушки, живущей в воде, и вы поймете, что нет ни одного живого существа, которое не проявляло бы себя в песне»[100]. Некоторые суждения Бальмонта о сущности японской поэзии, в частности высказанные им в интервью, опубликованном в газете «Ёмиури симбун» («Чтение и продажа»), наводят на мысль, что ему были известны эти слова.

      Рачинскому, как и многим другим, изучавшим Японию в начале XX века, свойственно проводить аналогии с европейской культурой (собственно, как уже говорилось выше, японское влияние часто приходило в Россию из Европы, например, гравюры Хокусая или Хиросигэ – это «знак» французского воздействия, поскольку впервые о японском изобразительном искусстве заговорили во Франции).

      Объясняя конструкцию пятистишия танка (5 + 7 + 5 + 7 + 7) и приводя многочисленные примеры, Рачинский объясняет, что «для нас танка может быть сведена к двустишию с тем же числом слогов; таким двустишием в 31 слог в греческой, а затем в европейской литературе является так называемый „дактилический дистих”, соединение гекзаметра с пентаметром». Рачинский приводит свое переложение (с немецкого) известного стихотворения поэта VIII века Хитомаро, которое на слух действительно звучит вышеописанным образом:

      Встретились с ней мы

      Впервые, как осенью

      Падали листья;

      Снова сухие летят,

      И уж в могиле она.[101]

      Характерно и то, что Рачинский сравнивает, например, выдающуюся японскую писательницу средневековья Мурасаки Сикибу с Маргаритой Наваррской.

      В литературном и научном мире пользовалась популярностью книга детского поэта и прозаика Николая Познякова «Японская поэзия»[102]. Она представляла собой изложение чрезвычайно поразившей Познякова монографии старейшего английского японоведа В. Г. Астона «История японской литературы»[103], а также известной на Западе книги Карла Флоренца[104], выдержавшей в Германии 14 изданий. Эти источники были обработаны Позняковым, который описал важнейшие японские памятники и предложил собственные переводы поэтических текстов, сделав акцент на «мрачном аромате японской поэзии»[105], минорном, меланхолическом ее тоне, то есть на том, что средневековые японцы называли саби – печаль, неотделимая от красоты.

      Среди прочего Позняков высказал важную для нас мысль:

      Прежний ничтожный, мелкий интерес к Японии, вернее, только к некоторым ее производствам – лакированным шкатулкам, черепаховым портсигарам, разрисованным тростям и веерам – должен замениться, да и заменился интересом более глубоким и живым интересом к духовной жизни японцев.[106]

      Ему вторит автор предисловия к книге упоминавшегося В. Астона, слушатель Восточного института во Владивостоке В. Мендрин:

      Япония,

Скачать книгу


<p>100</p>

Там же. С. 5. Отметим, что более точный перевод этого пассажа был опубликован Н. И. Конрадом в книге «Японская литература в образцах и очерках» (Л.: Институт живых восточных языков им. А. С. Енукидзе, 1927).

<p>101</p>

Там же. Следует ли говорить, что ритмический рисунок этого перевода имеет мало общего с японским оригиналом.

<p>102</p>

Позняков Н. И. Японская поэзия: (Очерк). М.: Т-во И. Д. Сытина, 1905. Переводы Познякова печатались также в «Живописном обозрении» и «Вестнике иностранной литературы» за 1898 г.

<p>103</p>

Астон В. Г. История японской литературы / Пер. с англ. В. Мендрина; Под ред. [и с предисл. ] проф. Е. Спальвина. Владивосток: Паровая типо-литография газеты «Дальний Восток», 1904.

<p>104</p>

Florenz К. Dichtergrόsse aus dem Osten. Japanische Dichtungen. Leipzig: С. F. Amelung, 1894.

<p>105</p>

Позняков Н. И. Японская поэзия. С. 24.

<p>106</p>

Там же. С. 8.