LITMIR.BIZ

Скачать книгу

назвал «Послекнижие». Только четвертая часть этих стихов опубликована, преимущественно в книге «Я и город», вышедшей в 1991 году. Название «Послекнижие» выбрано автором потому, что стихи, написанные до 1973 года, он собрал в сборник, которому дал название «Книга». Часть стихов, вошедших в «Книгу», были опубликованы, а неопубликованные составили основную часть второго тома серии «Неизвестный Алексеев».

      Годы 1973–1977 в творчестве Геннадия Алексеева очень важны. В первом номере журнала «Аврора» за 1973 г. наконец был опубликован полный текст поэмы «Жар-птица», написанной еще в 1961 г. и отрывки из которой были опубликованы в газете «Смена» в 1965 г. По этой поэме, которую критик Никита Елисеев назвал одной из двух великих книг про блокаду, в 1975 г. режиссером Владимиром Воробьевым в Ленинградском театре музыкальной комедии был поставлен одноактный спектакль на музыку Александра Колкера, с которого люди выходили со слезами на глазах.

      Публикация поэмы в «Авроре» несомненно дала сильный толчок творческой активности автора. В 1973 г. им написано более 200 стихотворений, 169 из них он включил в «Послекнижие». В 1975 г. Геннадий Алексеев был занят работой над музыкальном спектаклем, для которого написал новые стихотворные фрагменты в более строгой форме, и поэтому смог включить в «Послекнижие» только 13 стихотворений и одну короткую поэму.

      Большинство стихов «Послекнижия» написано свободным стихом, ставшим более глубоким по содержанию. А в 1977 г. Геннадий Алексеев написал 25 сонетов в самой твердой из сонетных форм – итальянской (ababababcdcdcd), где используются только 4 рифмы. Скорость написания этих сонетов удивительна – первые 10 написаны всего за 9 дней – с 15 по 23 марта, 11 за 12 дней в апреле, 1 в мае и только 3 в августе. Этим он доказал, что выбор формы свободного стиха не вызван нежеланием автора писать проще.

      А. М. Ельяшевич

      Вместо предисловия

      И что-то переменилось в освещении, бесшумные часы много-много-много раз пробили, минули годы, и перекрасил угрюмые декорации невидимый луч… стало тише, а-а-а, исчезли Довлатов, Рубин; Кузьминский прощался в дверях с

      Агой и Анной, не было уже и Кондратова, Уфлянда, мирно беседовали лишь Тропов и Гена Алексеев – Гена посмеивался. – Зачем кучковаться и подставляться, собираясь в мишень, по которой органам легче ударить, что им стоит покончить одним ударом с самостийным богемным притоном? – Тропов же сообщал Гене, что на миру и смерть красна, тем паче, это не простой богемный притон, не случайное грязное стойло Пегаса, куда мы эмигрировали из несвободы, а место историческое, вшивая биржа.

      Гена? Редкий для «Сайгона» гость, давненько не жаловал.

      Соснин даже не сразу его заметил.

      Такой же, как прежде. Тёмно-каштановые, с рыжеватым отливом волосы, чёткий профиль, светло-голубые глаза, скупая мимика… даже борода, отпущенная в последние годы, аккуратно росла «по форме» – Гена, казалось, постоянно, и сейчас, когда пил жидкий кофе из цилиндрической чашки с отбитой ручкой, строго следил за собою со стороны.

      И нерифмованные, свободные стихи его были сдержанны и точны, внимательны и точны, ироничны и точны; педантичны, как он сам.

      Как изысканно он сервировал низкий стеклянный столик, ожидая гостей на свой день рождения, ежегодно, восемнадцатого июня… симметричные символические картины, написанные темперой, – на стенах, густо-красные пионы – в стеклянной вазе; небольшой письменный стол с остро оточенными карандашами в высоком стаканчике, аккуратной стопкой листов бумаги и фотографией Вяльцевой, потусторонней музы.

      Выверенно-точно сервированный столик, ни тарелки, ни фужера и на миллиметр нельзя было сдвинуть, не оскорбив строгое чувство прекрасного, которое жило в Гене! И порядок пития был для него не менее важен – сухое вино, водка, коньяк, уже в сумерках белой ночи подавались причудливые коктейли со льдом, которые могли свалить с ног… не раз бывало, что и валили…

      Если взять

      тень стрекозы,

      скользящую по воде,

      а потом

      мраморную голову Персефоны

      с белыми слепыми глазами,

      а потом

      спортивный автомобиль,

      мчащийся по проспекту

      с оглушительным воем,

      а после

      концерт для клавесина и флейты,

      сочинённый молодым композитором,

      и, наконец,

      стакан холодного томатного сока

      и пару белых махровых гвоздик,

      то получится неплохой

      и довольно крепкий коктейль.

      Ритм и его стихов неуловим, но если у Кривулина блуждания ритма задаются прежде всего блужданием самой рифмы, то в Гениных верлибрах ритм лишь ощущается в напряжении строк, смысловой заряд с нетерпением ждёт разрядки в последнем слове.

      Его можно сделать ещё крепче,

      если добавить

      вечернюю прогулку по набережной,

      когда на кораблях уже все спят

      и только вахтенные, зевая,

      бродят

Скачать книгу