LITMIR.BIZ

Скачать книгу

спать. Костюма напрянуть не было. Пристрял – живи. Кто ее жалеть будет?

      – Мамочка, ты зря напала. Иванович слушает, подумает – правда. Я пришел по-хорошему.

      – Вот и хорошо, что слушает, – сказал Терентий Кузьмич.

      – Налейте мне, поговорим благородно. Они, Иванович, меня всегда ругают.

      – Никогда совести не соберет человек: «налей ешо».

      – Я ухожу, – поднялся Петр Михайлович и застыл: – Вы не знаете моей благородной жизни.

      – Я знаю твою историю, – спокойно говорила Мария Матвеевна. – Ты за тринадцать годов мамке своей и десятки не послал. Разве это сын? За тринадцать годов ни разу не съездил. Мамка померла, так он летел в самолете и выпивал с горя. Нет, я как летела Мишу хоронить, ничего в роте не было. Приехал, а мамку отнесли. Вернулся и не сказал, что не захватил мамку. Это сын?

      – Собака, – сказала Фроня. Вот ее судьба – проклинала мужика своего, но потом смирялась и жалела его.

      – Правду николе не скажет. За рюмку что хошь подпишет, что хошь соврет. Это с такими людьми как жить можно? Ладно, перед Богом за ложь давно не краснеют, перед чужими тоже научились глазы закрывать, а своим? Мы так не можем. Я где сяду с кем – хоть на дороге, хоть в поезде – усю правду про себя скажу. Потому жизнь моя была такая – скрывать нечего. А он про мамку соврал, опоздал хоронить.

      – Мне одеться не во что, в чем я стал бы перед сестрами?

      – Глазы твои бессовестные, эх, – вспыхнула Фроня.

      – Я привык бостон носить.

      – Спасибо тебе в шапку, – зло поклонилась Фроня и пошла домой. Но Петр Михайлович продолжал свое:

      – У меня дом в Грузии.

      – Твой дом такой… как вон сын с батькою дрался, цыгане, схватил батька кол и турит его: «Пошел, сукин сын, со двора!» А сын бег, бег, оглянулся: «А где ж у нас двор? Один шатер». Так и у тебя. Пораспырял добро по свету. Был он, тот дом, у тебя? Всюду он шастал, и везде начальником. Из тебя начальник…

      – Я с Колымы сто тысяч привез.

      – Эй, язычник! Язык отсеку! Не вынуждай меня. Иди спи. На твои средства во такой рот разинуть.

      – Сам себя выхваляет человек, – сказал Терентий Кузьмич. – Иди, иди, Михайлович. Дочку обидел, нема совести.

      – Чем я ее обидел, пап, мам? Разве я сругался? Мы культурные люди, пап, давайте жить мирно.

      – За хорошим мужем, Михайлович, – учила его, как ребенка, Мария Матвеевна, – и негодная – жена, а за плохим и павна – раба. Иди спать.

      – Я плохой зять? Я всегда: папочка, мамочка.

      – Чтоб поднесли. Не то у тебя в голове. Как Бог создал тебя, так и живи. А ты? Тебе уже пятьдесят лет, тело твое отошло, здоровья нема. Жену жалей.

      – А что я плохого сказал?

      – Иди, Михайлович, иди спи, – провожала его рукой Мария Матвеевна. – Иди, ради бога.

      Его ничто не обижало.

      – Говорила я Фроньке: «Зачем он тебе такой? Палкой его со двора!» Надели на его тело немытое, он теперь и выхваляется, собака драная. Весь свет объездил с женой покойной, нигде не нужны были. Приедут, попьют, их по хвосту. Говорила: живи одна, у тебя и хлеб, у тебя и мясо, и сало. Приняла голого,

Скачать книгу