Скачать книгу

реки Сестры с бутылкой виски и стаканом. Нас было не так уж много, но мы и не стремились вербовать новых адептов. В основном составе отряда дачников-фетишистов состоял, например, уже упомянутый Колюня, а упомянутый Сережа выбрал Белоостров в качестве места постоянного базирования в силу причин экономических. Тяга к природе и гамаку просыпалась у меня каждый год в конце апреля, набирала обороты к середине мая, а потом резко пропадала одновременно с началом осенних дождей. И пусть сугубо бытовые характеристики нашего старого деревянного дома не позволяли комфортно ночевать в его промозглых спальнях уже в августе, только к концу сентября я находил в себе силы наконец-таки побороть пагубное пристрастие к Белоострову и рассмотреть альтернативные варианты досуга.

      В силу указанных выше особенностей моей психики попасть к Антоше в гости именно летом мне не удалось ни разу за почти двадцать лет дружбы. Я никогда не был у него в погожий июльский день, когда пламенеет красная смородина, а яблоки еще кислые. Нет. Я приезжал в Кирилловское только в эпоху черноплодки, когда мир уже немножко кончается. Это время всегда тяжелое для меня, время хандры. Сережа в такую пору обычно уходит в мрачный запой и твердит, что он умирает только осенью, а будь в Белоострове всегда июнь, жил бы вечно. Но лето горит, как порох. Кудряшов говорит: «Стоит мне в мае пойти с собакой погулять, как уже октябрь на дворе и вас тут нет никого». А осень такая длинная, какой никогда ее не ощутить, глядя на мир из окна городской квартиры. Время в тех местах мнется и ломается год от года, день ото дня. Я много думал об этом и спаял все мысли в один утробный стих[1].

      Антошина дача для меня – безотрадное место, куда я приезжаю прощаться с летом. Там едят уже осеннее мясо с привкусом прелых листьев, ходят всегда в резиновых сапогах и куртках, топят баню и разуваются при входе в дом.

      Как известно, сентябрьская погода бывает двух типов, которые мне одинаково неприятны. Бывают дни пасмурные и дождливые, честно злые, словно африканцы. Вся эта мерзкая морось, способная навеять тоску даже на слабоумного оптимиста. Что уж говорить обо мне – мрачном меланхолике, который лишь маскируется под сангвиника, стараясь создать социально приемлемый образ своей персоны в глазах окружающих. Другие дни, наоборот, солнечные и холодные. Они отличаются так называемой повышенной прозрачностью воздуха, многократно воспетой поэтами. Эти тоже не милы мне. Они лживо добрые, словно тайцы или индонезы, которые с улыбкой на лице постоянно ищут способ тебя обмануть. Я ощущаю такие дни как насмешку над летом, как попытку природы раздразнить мои воспоминания о таком недавнем июле, когда можно ни о чем не печалясь лежать в гамаке с миской черешни и кальяном.

      Тот день, который мы наметили с Димой для поездки в Кирилловское, был дуальным, словно сердце красавицы. Я садился в электричку на Удельной под проливным дождем, а уже в Зеленогорске лицемерное солнце вылезло из-за благородной тучи и блестело теперь

Скачать книгу


<p>1</p> Вечер пятницы, из электричкиНа перрон сочится народ.Белоостров – конец перекличкиСтарых станций из года в год.В жарком мареве БиржеваяДожирает остаток дня,Изогнулась у самого краяПодстерегает меня.А под дохлой черемухи сеньюБудни нервно сдают пост,Это мост из сейчас в воскресеньеВ мое детство Калинов мост.Асфальтовой линией плавнойСквозь череду летПролегла улица Главная,И главней для меня нет.Перекрестки дорог и случаев,И судьбы каждый год на вес,А здесь все и всегда к лучшему,И отсюда виден лес.А на небе мятежное облакоОтбилось от стада вдруг,Ветер чуть протащил его волокомИ снова пошел на круг.А еще через час и три четверти,Или через семьсот грамм,Стало вдруг сыро и ветрено,Будто море пришло к нам.Издалека об железоКолес поезда лязг и стукКогда черти из ада лезут,Вероятно, такой же звук.А еще через две нольпятулиРазговор сам собой стих,Часы встали и вспять повернули,Нас оставив с собой одних.Время вынуло ногу из стремени,Часовые часов спят,И вот в эту минуту безвременьяМожно с вечностью встать в ряд.