LITMIR.BIZ

Скачать книгу

во мне живет великий соблазн”. Но у него было нечто большее: потребность соблазнять и быть соблазняемым. “Расти во встречах”, как было сказано еще в его Ворпсведском дневнике: по-видимому, для него суть происходившего заключалась в том, чтобы всякий опыт мог служить лишь развитию/росту каждого партнера.

      Разумеется, вера в любовь была у Рильке чистосердечной и страстной, несмотря на то, что он всегда осознавал, что герой устремляется сквозь остановки любви… что любовь – это переход.

      Ибо герой всегда прорывается сквозь любви полустанки,

      заряжаясь силой в каждом прорыве,

      в каждом ударе о нем загрустившего сердца;

      уже отвернувшись, он стоит на оконечьи своих улыбок —

      уже другой, уже не прежний.

      Но разве эта всегда нынешняя цель в своих преодолениях любви не сбивает себя с толку неизменно в ходе жизни, так и не позволяя когда-либо осуществить полную самоотдачу? Ибо хотя в нем не было и грана цинизма, хотя он, напротив, полагал любовь серьезнейшим и важнейшим, даже труднейшим делом нашей жизни, он все же вынужден был вновь и вновь ее разрушать из-за этой “древнейшей вражды между жизнью и великим стихотворением”. Из этого проистекало всё то беспокойство, что неизменно мешало ему превратить любовь в успокоительный свет. Она воспламеняла его к непоседливости и к страстной тревоге. Однажды он написал мне из Вены: “Тебе известно, насколько определяющими становятся для меня обстоятельства моей повседневной жизни и что достаточно незначительной странности некоторых из них, чтобы целое, словно чуждо-постороннее, разбилось надо мной вдребезги”. Да, я это знала, равно знала, что он воспринял эту войну (первую мировую. – Н.Б.) как личное оскорбление, но я знала кроме того и о тех стихиях в его существе, что находили выражение в стихах, подобных этому:

      Если сердцу не привольно здесь,

      в путь я отправляюсь, в путь возвратный:

      там без края небо, даль и холм закатный…

      Лиц, что вечно живы, чую зов и весть…

      Нечто весьма похожее звучит в «Восточной утренней песне»:

      Наша постель – не суши ли полоска

      на самой кромке зыбкой океана?

      Здесь твердь одна – твоя хмельная ласка,

      где чую дрожь кружащего обмана.

      Вот эта ночь, где в криках столько стужи,

      где зов звериный то летит, то рвется, —

      нам не чужда? А то, что там, снаружи

      к нам приближается и днем зовется,

      в нас разве меньший пробуждает ужас?

      Когда б сплетались сами мы, не речи,

      (так цветень в песте просто верит в чудо),

      тогда б Непостижимое повсюду,

      рождаясь, устремлялось нам навстречу.

      Но мы лишь жмемся и тесним друг друга,

      закрыв глаза пред Ним, едва дыша.

      И всё ж порою в нас оно блистает вьюгой,

      ибо изменою питается душа.45

      Много страданий проистекло из этой установки для тех, кто был ему близок. Он знал об этом, часто упрекая и обвиняя себя со всей суровостью. В таких случаях он просил меня набраться терпения, покуда он снова не сумеет

Скачать книгу