LITMIR.BIZ

Скачать книгу

к вещам и к их внешнему виду, поражавшее меня и в 1950-х, и в 1960-х, и в 1970-х, и в 1980-х, началось сразу же после революции 1917 года. Даже еще раньше. Маяковский боялся, что коммунизм «канарейками будет побит». «Буревестник революции» Максим Горький клеймил домашний уют. Буквально все советские писатели включились в борьбу с… вещами. Только Булгаков устоял от того поветрия. Воздал должное и лампе под абажуром у Турбиных, и ухоженной квартире профессора Преображенского.

      Зинаида Гиппиус в своих дневниковых записях рассказывала, что пьяные люмпены в 1917-м гадили в дивные дворцовые вазы и разбивали зеркала просто так.

      Когда я была маленькая, из быта постепенно исчезали разные, казалось бы, нужные предметы. Скажем, кольца для салфеток (потом исчезли и сами салфетки) и подставки для столовых приборов, чтобы не класть грязные ножи и вилки на скатерть. Впрочем, и скатерть исчезла. Ее охотно заменили клеенкой. Исчезли кувшины для соков, их подают в бумажных пакетах. Исчезли и графинчики для водки, и обязательные ножики для фруктов. Один или два из двух дюжин этих умилительных маминых ножичков – либо с перламутровой ручкой, либо с узорчатой – еще валяются у меня в ящике буфета. Отсутствие фруктовых ножиков, вилок для пирожных и ножниц для винограда было признаком процесса опрощения. Насколько я понимаю, опрощаясь, интеллигенция считала, что приближается к народу. Процесс опрощения привел к появлению отвратительной барачной субкультуры – субкультуры люмпенов и пэтэушников. Похоже, городские обыватели не поднимали вчерашних бедняков-крестьян и просто босяков до себя, а опускались до их уровня.

      Красивые дома, утварь, мебель рушили все то время, что я себя помню.

      В 1960-х годах в деревне у Плещеева озера, в доме у одной еще не старой бабки я вдруг с недоумением остановилась – увидела павловский диван красного дерева, на котором сушился репчатый лук. Но дело было не в луке: округлые подлокотники и часть прелестно изогнутой деревянной спинки кто-то обрубил. Я посмотрела вниз – основание дивана и ножки с красивой резьбой были целы.

      Заметив мой недоуменный взгляд, бабка сказала:

      – Думаете, это пошло на растопку? Нет. У меня зять, как напивался, крушил диван топором. И иконы все порубил. Красивые у меня были иконы. Когда церковь закрыли, мы иx по домам разобрали…

      Не люблю я рассуждать о подсознательном, но в данном случае думаю, что у зятя той бабки была подсознательная ненависть к красивым вещам. Ненависть неумехи, лядащего мужика к золотым рукам такого же русского мужика-мастера, который сотворил во времена Павла I в XVIII веке маленькое чудо – павловский диван.

      Я взглянула на уродливый бабкин платяной шкаф, она купила его в «мага́зине» – с ударением на втором слоге. Но этот кошмарный шкаф выделки древтреста под названием «гардероб» или «шифоньер» был целехонек…

      Ныне интеллигенция возмущается многолетним градоначальником Лужковым, который с таким остервенением рушил старую Москву. Чего тут возмущаться? Разве все семьдесят пять лет советской власти мы не наблюдали хамского

Скачать книгу