Скачать книгу

«поклёвывала», а мне ужасно нравилось, как она это делала. Каждое утро, получив от отца новое имя на предстоящий день, она вручала мне одну из своих бархатных перчаток, предварительно надушенную, чтобы ее рука весь день была моим поводырем.

      Некоторые черты ее лица – прелестные округлые щеки и весело искрящиеся зеленые глаза – отражали нюансы ее ребяческого поведения. Перламутровые и пестрые заколки, которыми она беспорядочно украшала свою пышную гриву, придавали ей задорный и дерзкий облик вечной студентки. Однако пухлые алые губы, в которых непонятно как держались, не падая, тонкие белые сигареты, и длинные ресницы, чутко реагирующие на любое событие, открывали зоркому наблюдателю, что она уже взрослая. А ее туалеты, очень элегантные и слегка экстравагантные, по крайней мере в некоторых сочетаниях, выдавали внимательному взгляду, что она уже пожила, что она уже не молоденькая.

      Так писал мой отец в своем личном дневнике, который я обнаружил и прочел много позже. Уже после всего… И хотя из его записей трудно было понять, где начало, где конец, такой портрет мог нарисовать только он – мой отец.

      Мои родители всегда танцевали, где бы они ни бывали. С друзьями – по ночам, вдвоем – по утрам, а в дневные часы как получится. Иногда и я танцевал вместе с ними. И танцевали они с самыми невероятными вывертами, сметая все на своем пути: отец подбрасывал Мамочку вверх и ловил за кончики пальцев после одного, а то и двух-трех кульбитов, пропускал у себя между ногами, кружил с бешеной скоростью, а когда выпускал из рук – конечно, не нарочно! – Мамочка шлепалась на пол и сидела в центре своей юбки, точно чашка на блюдце. И всегда, когда затевались танцы, они готовили для себя самые что ни на есть фантастические коктейли, украшали их зонтиками, оливками, ложечками и выставляли целую коллекцию винных бутылок. На комоде в гостиной, перед огромной черно-белой фотографией Мамочки, прыгающей в бассейн в вечернем платье, стоял старинный патефон, на котором неизменно проигрывали одну и ту же пластинку Нины Симон с одной и той же песней «Мистер Божанглз»[2] – единственный диск, который имел право на патефон; вся остальная музыка шла через более современную – и вполне банальную – систему hi-fi. Это была просто потрясающая песня – и грустная и веселая одновременно, она и Мамочку приводила в такое же состояние. Звучала она долго, но почему-то всегда кончалась слишком быстро, и Мамочка восклицала, восторженно хлопая в ладоши: «Поставим “Божанглза” еще разок!»

      И тогда приходилось снова накручивать ручку патефона и аккуратно опускать иглу на край драгоценной пластинки. Да, это была поистине драгоценность – такая музыка с нее лилась!

      Чтобы принимать у себя как можно больше гостей, мы поселились в огромной квартире. Пол в передней был вымощен черно-белыми плитками, образующими гигантскую шахматную доску. Мой отец купил сорок черных и белых диванных подушек, и по средам после обеда мы устраивали настоящие шахматные турниры под взглядом прусского кавалериста,

Скачать книгу


<p>2</p>

Нина Симон (наст. имя Юнис Кэтлин Уэймон, 1933–2003) – великая джазовая певица, пианистка и композитор. Песня американского кантри-музыканта Джерри Джеффа Уокера «Mr Bojangles» (с одноименного альбома 1968 года) – одна из самых популярных композицией с конца 1960-х по наше время, она вошла в репертуар десятков выдающихся исполнителей, но именно для Нины Симон песня «Мистер Божанглз» стала своего рода визитной карточкой. Джерри Уокер рассказывал, что на создание этой песни его вдохновила одна встреча в новоорлеанской тюрьме, куда попал по пьяни. В камере, набитой такими же перепившими, музыкант познакомился с белым бродягой, который называл себя Мистер Божанглз, явно позаимствовав псевдоним у знаменитого танцора-чечеточника Билла Робинсона (1878–1949). Божанглз рассказал, что недавно умер его любимый пес, единственная на свете близкая ему душа. Его печальный рассказ вверг в уныние всех пьяниц в камере, и, чтобы развеять хандру, они потребовали, чтобы Божанглз сплясал для них, что тот и проделал. – Примеч. ред.