LITMIR.BIZ

      После вынужденного замешательства, вызванного ожиданием особы отца-настоятеля, наша, теперь уже весьма представительная, процессия ступила под своды иноческого общежития.

      Впереди семенил, пришаркивая, келарь Поликарп, с измученным выражением лица и темными нимбами у глаз, следствием постоянного недосыпания или иной еще какой хвори. Его узкая согбенная спина отнюдь не изобличала хозяина монастырского добра, – царя и бога корпящей в каждодневных послушаниях братии. Сказывали, вчера еще бравый тиун, он постарел за эти сутки, скукожился, будто продырявленный мех.

      Следом продвигались, негромко переговариваясь, настоятель и Андрей Ростиславич. Отче Кирилл тщился выглядеть по-прежнему сановным, хотя тоже заметно сник и даже как-то повылинял. Окружающие, разумеется, понимали, что теперь не он здесь главный, планида игумена катилась к закату. Боярин же Андрей, наоборот, являл своим бодрым обличьем душевное здоровье и властность.

      За старшинами поочередно топали княжий мечник Филипп, воевода Назар Юрьев и три гридня, среди них выделялся косоглазый здоровяк, верно половецких кровей. Я, сотворив значительную мину на лице, шел предпоследним. Замыкал шествие незнакомый мне пожилой черноризец, из ближнего круга отца игумена. Я чуть поодстал и участливо, подстраиваясь под манеру простецов, заговорил с монахом:

      – Вот, дела-то какие, что теперь будет? Не сдобровать богомилам подпольщикам?

      – Да уж, и не говори отче, – ответил инок, тяжко вздыхая. – Попались, как кур во щи. И чего не хватало: в почете ходили, сыто ели, сладко пили. Не пойму я их? Толи черти попутали, толи изначально были испорчены, – помолчав, добавил совсем покаянным тоном. – Да, печально вышло, и как мы их не углядели? – и внезапно, словно отряхнувшись от дремы, прибавил уже без всякого сострадания. – А, впрочем, поделом изменщикам, пущай знают, где раки зимуют! – И отвечая на мой немой вопрос, пояснил. – Все они искариоты и хапужники! Взять банщика, – вредный человечишка, так и следил окаянный, чтобы братия лишнюю плошку кипятка не поимела. А ключарь Ефрем, – тот жмот похлеще! Заставлял старые голенища к сапогам пришивать, лежалое сукно втюхивал. А рассуждал, что твой Златоуст, сказывал все баснями, притчами. Да мораль-то у него одна: «Знай сверчок свой шесток». Думается мне, что он из жидов, болтали люди всяко. Ссужал денежкой, вроде помогал, а драл, подлец, крепко! Все они гнилой яблони падаль, не люблю я их. Пущай, теперича пострадают, отведают стервецы почем нынче лихо!

      Внимая черноризцу, я определенно узнал мнение рядовых киновитов (1). Получается, монахам богомилам не стоит надеяться на сочувствие собратьев, осуждают их простые чернецы. И это правильно, негоже плыть супротив течения, да еще и других к гнилому делу подначивать, считая их полными идиотами.

Скачать книгу