Скачать книгу

самым преподав урок.

      Используя отработанные, выхолощенные слова и штампы, графоман может неосознанно добиться эффекта остранения. И тем самым выполнив задачу поэта – вернуть «отработанному» языку жизнь. Из этой же серии – печатавшийся в «Арионе» А. Пылькин (2001, № 3). Или А. Ки, к публикации которого я и сам имел некоторое касательство[1]:

      Вроде слышу я краешком уха,

      Как курлычат в тиши журавли.

      Может, это прошла смерть-старуха

      С долгим смехом нарочно вдали?

      Я грущу, я печалюсь, я плачу.

      Надоело мне жить наудачу:

      Ни любви, ни машины, ни дачи,

      Ни в больнице тебе передачи.

      Есенинско-гамзатовский зачин с журавлями, легко «подобрав» на пути лермонтовское «и скучно и грустно», неожиданно завершается щемяще трогательной, лебядкинской жалобой.

      Однако удачи в графомании – случайность. Что не означает, что все графоманские тексты – из рук вон плохи. Их пародийность может и не бить в глаза, и, при определенном версификаторском навыке авторов, они даже имеют шанс быть опубликованными. Как, например, стихи Евгения Чемякина в одном из последних номеров «Урала» (2009, № 12):

      По аллеям в парке ТЮЗа

      вечером одна

      долго бродит чья-то муза

      дотемна.

      Вспоминает, вспоминает

      музыку аллей.

      Обреченно облетают

      кроны тополей.

      Девятнадцатый проходит

      век перед судьбой,

      ничего не происходит:

      Бог с тобой.

      Если через это дело

      мокрый воробей

      высунет башку несмело —

      пожалей:

      высыпь все, что есть в карманах, —

      горстку пятаков,

      крошки хлеба…

      Крылья в небо,

      взмах, и был таков.

      Снова бродит в парке ТЮЗа

      вечером одна

      заблудившаяся муза

      дотемна.

      Масс-медийный первоисточник здесь достаточно очевиден – известный маршаковский перевод из Бёрнса «Пробираясь до калитки / полем вдоль межи, / Дженни вымокла до нитки / вечером во ржи», получивший в семидесятые-восьмидесятые дополнительную известность (был положен на музыку и исполнялся популярной тогда Гурченко).

      Менее очевидный первоисточник – ахматовский: «Муза ушла по дороге / Осенней, узкой, крутой». И птица присутствует: «Я голубку ей дать хотела, / Ту, что всех в голубятне белей, / Но птица сама полетела / За стройной гостьей моей».

      Заметно и присущее текстам четвертого уровня тяготение к банальным рифмам (одна – дотемна, аллей – тополей, тобой – судьбой, хлеба – небо…), а также неловкое использование штампа («проходит перед судьбой» – от «проходит перед глазами»).

      Однако во весь голос пародийность дает о себе знать вместе с воробьем, который высовывается «через это дело» (какое?). Похоже, что воробья автор ни разу не видел. Воробей у Чемякина – существо с длинной шеей (при наличии которой только и можно «высунуть башку»), разнообразящее свой рацион цветными металлами

Скачать книгу


<p>1</p>

Ки А. Стихи // Малый шелковый путь: Новый альманах поэзии. Вып. 4. – Ташкент: ФАН, 2003.