LITMIR.BIZ

      В этот день Людмиле Ивановне было особенно плохо. Все домочадцы измучались и условились ночью дежурить по очереди и по часам.

      Вечером Катя не вышла. Можайский долго сидел один на качели, только Жучка составляла ему компанию. Ближе к полуночи поднялся ветерок. Полная луна ярко освещала окрестности. Набежавшие облака клочьями тянулись по небу, светлели возле полной луны, темнели и опять прятались за верхушками сосен. Тени рябили по земле, как волны, покрывая всё вокруг то синеватыми, то фиолетовыми пятнами. Макушки деревьев зашумели, как море. Жучка мирно дремала у ног, только изредка вскидываясь на шорохи. От яркого лунного света глаза у неё горели жёлтыми огоньками. Собака, чувствуя настроение хозяина, ограничивалась рычанием, а не как обычно – звонко гавкала, и голос её эхом разлетался по макушкам деревьев. Тоска обуяла Можайским. Он отдавал себе отчёт в том, что последнее время только возле Екатерины ему делалось спокойно, и мысли шли правильно. Слёзы сами полились ручьями, и Леонид Михайлович не противился эмоциям, согласившись с тем, что давно хотелось выплакаться и лучшего случая, чем в одинокую ночь, не представится.

      Неожиданно кто-то положил ему на плечо руку. Это была Катя, Можайский догадался, но не пошевелился, боясь выдать свою слабость, а слёзы предательски полились ещё сильнее, застилая глаза. Катя притянула его голову к себе, и он беспомощно уткнулся мокрым лицом ей в живот, и больше не мог сдержать нахлынувшее судорожное вздрагивание. Катя молчала, давая мужчине освободиться от слабости, только крепко прижимала его голову к себе. Успокоившись, Можайский отвернулся, чтобы привести себя в порядок и обтереть лицо. Екатерина села рядом и, вздрогнув от зябкости, прижалась к нему. Он обхватил её, накинув отворот телогрейки, и качнул ногой качели.

      Можайскому стало страшно от осознания того, что внутренне он уже простился с жженой навсегда и Катя в этом расставании ни при чём.