LITMIR.BIZ

      Задыхающиеся от жары южнорусские поселения наполовину обезлюдели, поэтому ни единого дня со времени побега Язир не провел без крыши над головой. Найдя подходящее укрытие, он забирался внутрь, ложился так, чтобы его не заприметили с улицы, но всегда на первом этаже, и засыпал. Маленького Шахида он кормил, чем придется: иногда воровал в магазинах козье молоко, вытеснившее с прилавков ставшее редкостью коровье, иногда – размятыми в руках фруктами, которые собирал по дороге, а однажды, когда добыть еды не вышло, – собственной кровью. В крупных городах порой находилась работа, за которую он просил не деньги, а пищу, но пребывая в уверенности, что «Ятсен» объявил награду за его выдачу, иранец не злоупотреблял предложениями.

      Государство оставило провинцию на произвол судьбы. Ангелов задействовали либо в столице, либо на границах, так что за порядком на юге следили, в основном, мелкие сетевые корпорации полубандитского типа, либо вездесущие китайцы. Опекали далеко не всех. Сил, средств и желания хватало на местное население, с которого можно было собрать хотя бы минимальную дань за пользование сетью. А беженцы-мусульмане, которых удерживал на месте страх перед Москвой, становились легкой добычей красноречивого Язира.

      Наметанный глаз выделял среди изгоев самых отчаянных или отчаявшихся, дальше следовали приглашение разделить хлеб, понимающие кивки во время жалоб на нелегкую судьбу, собственный рассказ-проповедь, заканчивавшийся неизменным выводом о каре, посланной разгневанным Всевышним, и расставание, в большинстве случаев недолгое. Вера давала людям минимальную надежду на достойную жизнь, и они цеплялись за нее с почти звериной жадностью. Обычно не проходило и двух дней, как очередной беженец присоединялся к быстро крепчавшей группе Салафи.

      И чем больше последователей вливалось в ее ряды, тем ближе она подбиралась к Москве. В столице Язир совершил первое нападение – в одиночку, поручив Шахида на случай провала жене одного из сподвижников. Провала не последовало: агент «Ятсена», курировавший дела корпорации в Старой Москве, даже не понял, что произошло, когда найденная в оговоренном месте сумка разлетелась градом свинцовых обрезков и крупной охотничьей дроби. Подойдя к смертельно раненому врагу, иранец засунул в карман иссеченного взрывом пиджака письмо, которое начертал на сигаретной пачке. Война была официально объявлена.