Славянский мир Начальной летописи - Н. П. Барсов Неведомая Русь

Скачать книгу

сохраняли память о своих первоначальных жилищах, об обстоятельствах, которые вызвали их выселение, о родоначальниках или вождях, которые их вывели. При естественном в каждом народе стремлении объяснить свое происхождение и прошлое эти частные предания переселенцев со временем могли делаться общими для всей славянской ветви, среди которой они переселялись. По всей вероятности, так было с преданием о первоначальных жилищах славян в Подунайской земле[112] и об изгнании их оттуда влахами (влохами). Если справедливо предположение, что под именем влахов в летописи скрываются кельты, то в основе всего предания лежит событие, совершившееся еще в IV веке до Рождества Христова, – движение кельтов с запада в Иллирию и Паннонию и борьба, которую они начали там с местным славянским населением. Вследствие этой борьбы значительная часть славян выселилась на северо-запад и северо-восток от Карпат и нашла себе приют у славян поднепровских, повислянских и полабских. Предания этих выходцев о первоначальных при дунайских жилищах, о тихом Дунае, о борьбе с влахами с течением времени сделались общим достоянием тех славян, среди которых они поселились, частью перешли в их поэзию и затем в письменные исторические памятники. Но в продолжение веков, со времени выселения до появления у славян первой летописи, они должны были замутиться, потерять свой первоначальный смысл и полноту. С именем влахов, волхвы соединялось уже понятие не о кельтах, а о романском населении Италии. Подробности о борьбе с ними или сгладились, или, будучи отнесены к другому событий, вошли в другой цикл преданий, так что от сказаний о переселении с Дуная, сложившихся в глубокой древности, ко времени возникновения у славян гражданственности и письменности в народе сохранился один только остов, темное воспоминание о жилищах их предков на Дунае и об изгнании их оттуда. В таком сухом и сжатом виде это предание вошло в летопись русскую, а несколько позднее в хроники польские и чешские, причем наша Повесть временных лет или же, что не лишено вероятности, ее позднейшие редакции, как видно, усвоившие себе идею единства славян[113], воспользовались им, чтобы объяснить причины этого единства и доказать его непреложность.

      В течение двух с половиной веков, обнимаемых Начальной летописью, этнографические границы русского славянства подверглись значительным изменениям. Прилегая на юге к степям, где происходила непрерывная смена враждебных кочевых орд, оно постепенно отступало на север, в глубь страны, пока не оградилось от их набегов отчасти рядом укреплений, отчасти самими же кочевниками, которые, подчиняясь ее цивилизующему влиянию, освоились с оседлостью и по всей Южной и Юго-Восточной Украине образовали живой оплот против своих «диких» сородичей[114]. В то же время потери на юге и юго-востоке вознаграждались для русского славянства приобретениями на северо-западе по Неману и Вилие за счет литовско-ятвяжских земель и на северо-востоке, в Озерной области и в

Скачать книгу

<p>112</p>

Происхождение предания о расселении славян в Дунае объяснялось различно. Как кажется, первый обратил на него внимание Голэнбиовский (О Dziejopisach Polskich. S. 58–59), который указывал его византийское происхождение. Его мнению последовал Розенкампф в «Обозрении Кормчей книги». Митрополит Евгений (Словарь духовного писателя. Т. II. С. 90–91) говорит, что источники летописных сказаний неизвестны. Могли быть, однако, какие-нибудь записки предков летописца; кроме того, он мог иметь еще довольно верные предания. Народность его происхождения признана только в последнее время в трудах И. И. Срезневского, М. И. Сухомлинова, К. Н. Бестужева-Рюмина. Наконец, Н. И. Костомаров в своих последних исследованиях о народных преданиях в летописи (Вестник Европы. 1873) высказал относительно сказания о пришествии славян с Дуная мнение, с которым мы не можем не согласиться.

<p>113</p>

В Начальной летописи не раз и с видимой настойчивостью утверждается факт единства великого славянского племени: «От сих 70 и 2 языку бысть язык Словенеск от племени Афетова, Норци (Шафарин читает “Илюриции”), еже суть Словене» (Лавр., с. 3). После рассказа о расселении их с Дуная: «Тако разидеся словеньский язык; тем же и грамота прозвася словеньская» (Там же). Перечисляя разноязычные племена, населявшие восточную равнину, летописец снова замечает: «…се бо токмо Словенеск язык на Руси… А се суть инии языцы иже дань дают Руси» (Там же, с. 5). Очень любопытно в устах летописца Киевлянина, не совсем свободного от племенной враждебности или предубеждения к соседям древлянам, следующее замечание: «Поляном же живущем особе… сущее от рода Словеньска, и нарекошося Поляне, а Древяня же от Словен, и нарекошася древляне…» (Лавр., с. 5). В сказании о нашествии угров: «Бе един язык Словенеск: Словени иже седяху по Дунаеви, их же прияша Угри, и Марава, Чеси и Ляхове, и Поляне, яже ныне зовомая Русь» (Там же, с. 11). В сказании о Кирилле и Мефодии морава называется общим именем словен и их князья князьями словенскими (Там же, с. 11). Далее: «А Словенеск язык и Рускый один, от варяг бо прозвашася Русью, а первее быша Словене; аще и Поляне звахуся, но Словеньская речь бе, Полями же прозвашася занеже в поле седяху, язык Словеньский бе им един» (Там же, 12).

<p>114</p>

Такой оплот составляли черные клобуки на восточной (чернигорской) и западной (киевской) сторонах Днепра, то есть турцеи, торки, берендеи, коуи, остатки печенегов и сами половцы. Именно в противоположность последним, замиренным летопись (Ипат.) не раз называет половцев «дикими». К числу их Зубрицкий не без основания относит болоховских князей в области Южного Буга, пощаженных татарами при разгроме Южной Руси в 1240–1241 годах (История Галицкой Руси. Т. III. 135 sqq.).