LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      – Пущай ее, ваше высокоблагородие! Баба! – извиняющимся тоном говорит мужик, видимо, в течение всей этой беседы чувствующий себя ужасно сконфуженным.

      – Больно мне надоть! Дома поработала – будет. Дома, в Рассее, работала, да и здесь еще стану работать! Эка невидаль! Может, и он мне потрафит. А не желает, кланяться не буду. Меня вон надзиратель к себе в сожительницы зовет. Их, таких-то, много. Взяла – да к любому пошла!

      Баба – костромичка, выговор сильно на «о», говорит необычайно нахально, с каким-то необыкновенно наглым апломбом.

      – Но, но! Ты не очень-то! Разговорилась! – робко, видимо, только для соблюдения приличия, осаживает ее поселенец. – Помолчала бы!

      – Хочу и говорю. А не ндравится – хоть сейчас, с полным моим удовольствием! Взяла фартук и пошла. Много вас таких-то безрубашечных! Ищи себе другую – молчальницу!

      – Тьфу ты! Веред-баба, – конфузливо улыбается мужик, – прямо веред.

      – А веред – так и сойти веред может. Сказала – недолго.

      – Да будет же тебе. Слова сказать нельзя. Ну тебя!

      – А ты не запряг, так и не нукай! Я тебе не лошадь, да и ты мне не извозчик!

      – Тьфу ты!

      – Не плюй. Проплюешься. Вот погляжу, как ты плеваться будешь, когда к надзирателю жить пойду…

      – Ты какого, матушка, сплава? – обращаюсь я к ней, чтобы прекратить эту нелепую сцену.

      – Пятого года.[10]

      – А за что пришла?

      – Пришла-то за что? За что бабы приходят? За мужа.

      – Что ж, сразу к этому мужику в сожительницы попала?

      – Зачем сразу? Третий уж. Третьего сменяю.

      – Что ж те-то плохи, что ли, были? Не нравились?

      – Известно, были бы хороши – не ушла бы. Значит, плохи были, ежели я ушла. Ихнего брата, босоногой команды, здесь сколько хошь: ешь – не хочу! Штука не хитрая. Пошла к поселений смотрителю: не хочу жить с этим, назначьте к другому.

      – Ну, а если не назначат? Ежели в тюрьму?

      – Не посадят. Не бойсь! Нашей-то сестры здесь не больно много. Их, душегубов, кажинный год табуны гонят, а нашей сестры мало. Кажный с удовольствием…

      Становилось прямо невыносимо слушать эту наглую, циничную болтовню, эти издевательства опухшей от сна и лени бабы.

      – Избаловал ты свою бабу! – сказал я, выходя из избы провожавшему меня поселенцу.

      – Все они здесь, ваше высокоблагородие, такие, – все тем же извиняющимся тоном отвечал он.

      – Меня баловать неча! Сама набалована! – донеслось из избы.

      Я дал поселенцу рублишко.

      – Покорнейше благодарствую вашей милости! – как-то необыкновенно радостно проговорил он.

      – Постой! Скажи, по чистой только совести, на что этот рубль денешь? Пропьешь или бабе что купишь?

      Мужик с минуту постоял в нерешительности.

      – По чистой ежели совести? – засмеялся он. – По чистой совести, полтину пропью, а на полтину ей, подлой, гостинцу куплю!