Жилец - Михаил Холмогоров Большая книга (Рипол)

Скачать книгу

признаемся честно, убил его собственный несносный характер: зачем понадобилось въяве дразнить уже ославленного Грушницкого? А соллогубов на каждого гения не напасешься. Вообще, «простой порядочный человек», каким был Мартынов, перестрелял бы на дуэлях всех русских классиков, настолько они непереносимы в обычной, повседневной жизни: нервные, эгоистичные… нет, даже не эгоистичные, а вот именно эгоцентричные, слабые, капризные и – даже самые из них вышколенные в правилах хорошего тона аристократы – на редкость бестактные. Природу бестактности русского гения показал Толстой: это нелепый Пьер Безухов в салоне Анны Павловны Шерер, когда он, увлеченный темой, не замечает, что она исчерпана в жанре светской беседы, и Пьер воодушевленно вещает в пустоту. Видно, сам Лев Николаевич не раз с ужасом обнаруживал себя в подобном положении.

      Но должен Вам проповедать главное: все эти неловкости, склоки, капризы, пьянство одних и распутство других, трусость и прочие пороки, не задевающие сути литературного труда, умирают вместе с телом. И в нашей с Вами памяти они должны быть похоронены. Нам от великих остались тексты. Вот о текстах и следует судить, из их оценки строить свои отношения к каждому. Что до Тургенева с Гончаровым, то их души давно рассудил Бог стоянием в разных углах, как наказывают родители драчунов-братьев. Но, смею заметить, в углах рая – ибо тексты их угодны Богу. В одинаковой мере он должен любить и «Дворянское гнездо», и «Обрыв», и «Стихотворения в прозе», и «Обломова».

      Интересно, конечно, вскрывать прототипные характеры и ситуации, и тут биографы делают много полезного, но часто они увлекаются своими открытиями и упускают из виду, что никогда тип не совпадает с прототипом и никакой веры прототипу (даже если он объявляется сам и стучит в грудь: «Лаврецкий – это я») быть не должно. Но меня опять куда-то занесло, а всего-то и хотелось сказать:

      – Не обижайте Тургенева. Он тоже хороший.

      Как видите, русские классики примиряют меня с самим собой, унылой действительностью и даже с ее творцами.

      От души желаю всех и всяческих благ.

      Вечно Ваш

Георгий Фелицианов.

      P. S. Перед отправкой перечитал, заодно сверил цитату из Пушкина и поймал себя на чудовищной, варварской ошибке. Надо: «И меж детей ничтожных мира…» С Пушкиным непозволительно так обращаться, у него каждый звук значим: именно «И меж», а не «Среди». «Среди» – это в толпе, неотъединим от нее, а «меж» – и со всеми, и сам собой одновременно. «И меж» вместо «между» – тоже понятно: аллитерация на «д» огрубляет строку и не по чину возвышает предлог над существительным. Тем более понятна замена «людей» на «детей»: испытавший прикосновенье Божественного глагола видит человечество вместе с собою, обыкновенным, сверху, с небес, а оттуда все мы дети. Позор, позор на мою лживую в цитатах голову! А Вы говорите – филология!

Г. Ф.

      Возвращение

      Москва к 1922 году съежилась и победнела. Она уже заметно оправилась от разрухи, но времена довоенные казались

Скачать книгу