Скачать книгу

рабов-индейцев».

      Это промежуточный итог, Европа, у тебя ещё всё впереди.

      Пока самолёт выруливал с посадочной полосы к терминалу, включил телефон и позвонил Фёдору. Он с тремя товарищами прилетел из Новосибирска накануне и обещал встретить меня в аэропорту.

      Фёдор ответил сонным голосом. Похоже, мой звонок разбудил его. Ну вот, подумал, теперь придётся торчать здесь, пока он не раскачается.

      У трапа погрузились в автобус, и тот мягко, по-кошачьи покатил сквозь жгучую таджикскую ночь к огням аэропорта.

      Получив багаж и выбравшись из дверей закрытой зоны, тут же угодил в объятия Фёдора. Вот те на… Разыграл?

      Рядом с Фёдором стоял коренастый таджик – круглое приветливое лицо, большая залысина и густые, без ухищрений усы.

      Фёдор представил: Азим.

      Как позже выяснилось, мать Азима была русской, а сам он защищал докторскую по орнитологии в Новосибирске, в академическом институте, где Фёдор в то время заведовал лабораторией. С тех пор они дружат и при случае помогают друг другу по учёной части. Да и просто по жизни.

      Азим дал Фёдору ключи от квартиры сестры, уехавшей на месяц с мужем и дочкой к свёкру в Курган-Тюбе, так что проблема базового лагеря решилась наилучшим образом.

      На стоянке аэропорта Азим открыл багажник «опеля», я забросил рюкзак, и мы понеслись сквозь азиатскую тьму, разрезая её фарами, как чёрное масло.

      В квартиру Азим подниматься не стал, простились во дворе возле огромного дерева с лапчатыми листьями.

      Товарищи Фёдора спали. Мы же, прежде чем рухнуть на пол, застеленный пёстрыми и узкими матрасами-курпачи, выпили чайник чая и полбутылки привезённой мной «Столичной». Не ради веселья, а, как в ночном поезде, парно стучащем колёсами на стыках рельсов, – ради скорого бестревожного сна.

      Ночь за окном была густа. Разговор – приветлив и спокоен. Придушенный тьмой город тут и там озаряли многоцветные огни, на которых было не страшно обжечься.

Из тетради Грошева

      …такая красивая. Нет – прекрасная! Просто прекрасная! Я опасаюсь ходить под её окном, когда оно открыто (оно открыто с мая по октябрь (год наблюдаю), с учётом, разумеется, погоды – в ненастье заперто, само собой), а ведь привык: с Марата – через Поварской – на Невский. А там – Литейный и подвал Бодули. Он, Бодуля, говорит, что я правдоискатель, превзошедший меру, поэтому во мне нет места для любви, а – только для немилосердной требовательности. Оттого я мизантроп и не ценю прекрасное. Но это же не так, совсем не так! Просто я ставлю во главу краеугольным камнем честность самоотчёта (отсюда и тетрадь (четвёртая уже), куда заношу мысли в порядке производства в гончарне разума и чувств). Просто справедливость жжёт мне сердце и не даёт молчать. И мимо проходить. Когда я вижу лужу там, где быть ей не положено, где следует ступать ногами гражданам, не замочив и не запачкав обувь, я говорю: здравствуй, большая лужа! – и объясняю ей её неправоту. В чём же немилосердие? Где мизантроп?

      О чём я? Да, опасаюсь ходить под окном. А оно ровно там – в Поварском: старый дом с фонарями (иначе – эркерами,

Скачать книгу