LITMIR.BIZ

      Но как нам удалось стать настолько безразличными ко всему? Несколько раз я видел, как некоторые молча прыгали в пропасть, иногда задевая и унося с собой других случайных пленников. Но никому не было до этого дела. Самоубийцу успевали заменить другим заключённым, и вот уже его вызывали на многочасовую смену.

      Я не знал, сколько времени нахожусь здесь. После рабочей смены нас выпускали на прогулку. Раз в полгода нас переводили в другую клетку. Иногда с новой клеткой везло, иногда – нет. Важно было следить за руками, чтобы хватка была хорошей. Недостаточно крепко ухватишься – и всё. В лучшем случае – ушибы, в худшем – переломы. Проходя по прутьям клеток, иногда по приказу взбираясь наверх или спускаясь вниз по лестнице на стене, можно было случайно сорваться, и тогда спасти могла только ловкость рук: карабин страховочного троса часто не выдерживал. Все было старое и ненадежное. А еще казалось, что все мы – грустные, грязные и заросшие обезьяны.

      Мне говорили, что я убийца. Мне показали множество фотографий моих жертв. Я ничего не помнил, но был уверен, что виновен. Их лица были мне смутно знакомы, и смотреть на них было невыносимо. В итоге я смирился со своей судьбой. Я был не нужен обществу за стеной и, что самое главное, не нужен самому себе. Какая у меня могла быть жизнь? Лишь безнадёжное существование. Мне сказали, что мои воспоминания стерли специально, чтобы я не сошёл с ума и не покончил с собой. Самоубийство – самый большой грех. Про грех мне сказал 2225-й, когда мы вместе наблюдали за очередным самоубийцей. Тогда я решил: пусть всё плывёт по течению, не нужно торопить события.