LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      – А я не хочу, – сказал он, – ты ж меня недавно водила…

      – Я что говорю?!

      – Едете в Берлин? – спросил Штирлиц, поняв – до горькой теплоты в груди – волнение женщины.

      – Ich verstehe nicht. Mein Mann arbeitet in Berlin, ich fahre zu ihm[3]… – ответила она заученно.

      – Чего ты фашисту сказала? – по-прежнему шепотом спросил мальчик, но женщина, рванув его за руку, вывела в коридор.

      «Сейчас достанется бедненькому, – подумал Штирлиц, – с ним трудно, как его проинструктируешь?»

      В дверь постучали: буфетчик развозил по вагонам пиво, воду, сосиски и шоколад.

      – Шоколад, пожалуйста. Две плитки, – попросил Штирлиц.

      – Кофе?

      – Нет, благодарю вас.

      – Бельгийские кексы?

      – Покажите.

      – Пожалуйста.

      Обертка была красива, и Штирлиц купил две пачки.

      Когда женщина с мальчиком вернулась, Штирлиц протянул малышу шоколад.

      – Пожалуйста, – сказал он, – это тебе.

      Мальчик вопросительно посмотрел на мать.

      – Спасибо, – быстро ответила женщина, – он только что ел.

      – Пожалуйста, – повторил Штирлиц, – это хороший шоколад. И кекс.

      – Мам, а в «Докторе Мамлоке» такие же фашисты были? – спросил мальчик, завороженно глядя на шоколад.

      Женщина больно сжала его маленькую руку, и мальчик заплакал.

      – Вот, вы лучше угощайтесь, – громко заговорила она, считая, видимо, что чем громче она будет говорить, тем понятнее будет иностранцу, и стала суетливо разворачивать снедь, завернутую в трескучую, шершавую, русскую оберточную бумагу. – Чем богаты, тем и рады.

      Она положила на бумажную салфетку крутые яйца, сало, кусок черного хлеба и половину круга копченой колбасы.

      – Спасибо, – ответил Штирлиц и впервые за много лет ощутил запах дома: черный хлеб пекут только в России – заварной, бородинский, с тмином, с прижаристой коричневой корочкой снизу и с черной, пригоревшей – поверху. Он отрезал кусок черного хлеба и начал медленно есть его, откусывая по маленькому кусочку, как дорогое лакомство.

      – Нравится? – удивленно спросила женщина.

      Штирлиц должен был сыграть непонимание; он обязан был жить по легенде человека, не знающего русского языка, но он не стал играть непонимание, а молча кивнул головой.

      – Мам, а Витька говорил, что у Гитлера один глаз фарфоровый, а нога костяная…

      Женщина снова сжала руку мальчику, и он закричал:

      – Больно же! Ну чего я сделал-то, чего?!

      Штирлиц хотел погладить малыша по голове, но тот отшатнулся от его руки и прижался к матери, и та испуганно – не смогла скрыть – обняла его, словно защищая от прикосновения немецкого офицера в черной форме.