Скачать книгу

нету ваших

      Единой волною вскинутых,

      Единой волною смытых

      Судеб! Имен!

      Над темной твоею люлькой,

      Димитрий, над люлькой пышной

      Твоею, Марина Мнишек,

      Стояла одна и та же

      Двусмысленная звезда109.

      Если помнить об этих двух обстоятельствах, может быть, не таким загадочным покажется стихотворение Мандельштама, тоже написанное в марте 1916 года:

      На розвальнях, уложенных соломой,

      Едва прикрытые рогожей роковой,

      От Воробьевых гор до церковки знакомой

      Мы ехали огромною Москвой.

      А в Угличе играют дети в бабки

      И пахнет хлеб, оставленный в печи.

      По улицам меня везут без шапки,

      И теплятся в часовне три свечи.

      Не три свечи горели, а три встречи —

      Одну из них сам Бог благословил,

      Четвертой не бывать, а Рим далече —

      И никогда он Рима не любил.

      Ныряли сани в черные ухабы,

      И возвращался с гульбища народ.

      Худые мужики и злые бабы

      Переминались у ворот.

      Сырая даль от птичьих стай чернела,

      И связанные руки затекли;

      Царевича везут, немеет страшно тело —

      И рыжую солому подожгли110.

      Чтобы попытаться лучше понять стихотворение, попробуем дорисовать для себя реальную картинку, стоящую за его начальной строфой. «Мы», упоминаемые в четвертой строке, – это автор стихотворения и его возлюбленная по имени Марина. Эти «мы» долго добираются на санях («розвальнях») «огромною Москвой» – «от Воробьевых гор» и Новодевичьего монастыря до «церковки знакомой» (по-видимому, Иверской часовни, которая фигурирует в тогдашнем стихотворении Цветаевой, обращенном к Мандельштаму: «Часовню звездную – приют от зол / Где вытертый от поцелуев – пол»)111. Мимо лирического субъекта и его возлюбленной проплывают храмы допетровской постройки, а еще герой время от времени, возможно, задремывает. Сравните, во всяком случае, с описанием долгой поездки в стихотворении Мандельштама 1911 года:

      Как кони медленно ступают,

      Как мало в фонарях огня,

      Чужие люди, верно, знают,

      Куда везут они меня.

      А я вверяюсь их заботе,

      Мне холодно, я спать хочу,

      Подбросило на повороте,

      Навстречу звездному лучу.

      Горячей головы качанье

      И нежный лед руки чужой,

      И темных елей очертанья,

      Еще невиданные мной112.

      Допетровская московская архитектура и спутница по имени Марина рядом провоцируют полусонное (?) сознание героя совместить московскую современность с давно прошедшими эпохами, причем древнерусские реалии далее в сознании героя и, соответственно, в стихотворении причудливо тасуются и видоизменяются. Лучше и компактнее всех исследователей цепочку прихотливых мандельштамовских ассоциаций восстановил

Скачать книгу


<p>109</p>

Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1 / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М., 1994. С. 265–266.

<p>110</p>

Альманах муз. Пг., 1916. С. 113. Подробней об этом стихотворении см.: Гаспаров М. Л. Антиномичность поэтики русского модернизма // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995. С. 300–301.

<p>111</p>

Из стихотворения «Из рук моих – нерукотворный град…», датируемого 31 марта 1916 года (Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1. С. 269).

<p>112</p>

Мандельштам О. Камень. Пг., 1916. С. 20.