LITMIR.BIZ

      И тут показалась его знакомая птица с крыльями-парусами. Она, планируя кругами, целеустремлённо снижалась. Затем, задрав вертикально оба крыла, опустилась на камень, выступающий прямо перед глазами Грузя, и, без всякого промедления, снова взмахнув парусами, стремительно взнеслась в небо, держа в лапах кончик того самого, белого полотна, послужившего материалом для изготовления Грузём волейбольного мячика да выкинутого, не глядя, в аут. Бездумно утраченная им ткань расправлялась на ветру, делаясь длинным шлейфом, растворялась в белёсой голубизне купола небесного вместе с несущей её птицей в направлении пирамид на недостигаемом горизонте.

      Грузь проводил взглядом птицу, а затем долго смотрел на камни, белые, покатистые. Они потаённым зрительным образом всё более и более походили на детали живой, но невидимой ныне фотомодели. Такое навязчивое подобие настолько вклинилось в зрительный нерв Афанасия, что он теперь ничего не видел вокруг, кроме лишь единственной, распространяющейся всюду вдаль Грани, с которой птица сняла последнюю одежду и унесла в область пирамид. Холодок начал охватывать учёного от такого положения его. Как-то и прыгать по таким камням неловко стало. Он схватил себя за голову и, опускаясь, где стоял, застыл в такой же позе, что в момент изначального появления на острове. И закрыл глаза.

      Каменная аллегория женщины показывалась и сквозь веки. То поэтическое настроение, неодолимо охватившее Афанасия из-за недосягаемости родника, теперь ещё более возросло.

      – «Грудь женская! Души застывший вздох – суть женская», – нечаянно всплыли в памяти поэтические, но не лишённые тайного смысла, строчки несравненной Марины, и озвучились.

      Но тайный смысл в этот момент особо не схватывался. Тайный смысл разбегался, растеривался меж простого зрительного впечатления. Афанасий, хоть и большой любитель символов, пока не более чем обозначил для себя существование тайны. Лишь выставил символ на видное место без намерения туда углубляться. Он довольствовался одним намёком.