Скачать книгу

не виделись год. Нашим общением были редкие письма, но не виделись мы целый год. И оба год готовились к встрече. Я понемногу, урывками – заучивая песни Галича и Кима, накапливая острые анекдоты и подбирая важные вопросы, которые надо задать непременно. Отец готовился на выкладку – терпеливо накапливая ту энергию, которая высвобождалась сейчас в слове и взгляде.

      Он говорил негромко, но страстно. Речь его пылала то надеждой на человека и человечество, то ненавистью – ироничной, но непримиримой.

      С первыми рассказами отца в комнатку свидания, зарешёченную и утыканную незаметными подслушивающими микрофонами, ворвалась зона. Мучительная, мучающая сознание зона, где бьют и унижают, где принуждают и издеваются, где каждый день необходимо бороться за выживание, продавая или сохраняя свою человеческую душу. Случай за случаем выплёскивала кипящая память отца, и из неслучайных этих случаев вставал передо мной облик Архипелага, книгу о котором ещё только дописывал Солженицын.

      Вот зек, вырезавший у себя на лбу: «Раб КПСС», – что с ним сделали, к чему приговорили, куда он сгинул со своей слишком наглядной агитацией?.. Вот комиссия из представителей общественности, стыдливо не замечающая в зоне ничего, кроме ухоженных дорожек и ярких плакатов, – и заключённый, бросающийся с крыши на провода высокого напряжения. Сгоревший, чтобы привлечь всё-таки внимание невнимательной комиссии. Не к себе, к другим… Двое молодых зеков-санитаров, «воспользовавшихся» симпатичной женщиной, только что умершей на больничной архипелагерной койке, – первой женщиной в жизни того и другого… Китайцы из соседнего лагеря, сражающиеся за то, чтобы им давали рис. Утром впятером подходят к начальнику: «Риса будет?» – Тот – матом. Все пятеро бегут к высокому обрыву каменного карьера и кидаются с него, насмерть. На следующее утро подходят пятеро других: «Риса будет?» – Снова отказ, и эти бросаются с обрыва. У начальника какая-никакая, а всё же отчётность. Дали рис…

      Брови у отца кустистые, налохмаченные. Я вспомнил даже, как Лев Толстой в молодости нарочно подпалил себе брови, чтобы они погустели и облик его стал более мужественным. Но отец объясняет всё проще.

      – Вызывают к начальству, лампа на тебя светит, а сам начальник в тени, тебя рассматривает. Ну а мне, чтобы глаза спрятать, достаточно вот так сделать, – и отец слегка наклоняет голову. Брови густыми козырьками сразу же закрывают взгляд. – Вот мы с начальником и на равных.

      – Понимаешь, мне всегда казалось, что человек с четырьмя классами образования уступает по образованности человеку с десятью классами. Вот я и думаю: есть ли эта закономерность при исправлении человека? Здесь, в исправительно-трудовом лагере, его должны исправлять, то есть воспитывать в правильном направлении. Какого же совершенства он должен достичь за пять, десять, а то и пятнадцать (это же три университета) лет воспитательного образования! Под непрерывным наблюдением и воздействием воспитующих специалистов.

Скачать книгу