LITMIR.BIZ

      Громоподобные раскаты опостылевшего голоса тещи закупоривали уши. Марфа, упершись руками в исполинские бока, достойные внимания пролетарского скульптора, смотрела на зятя как солдат на обреченную вошь.

      – И чего же тебе, болезный, неймется? В третий раз пристраиваю на доходное место, а ты, немощь интеллигентская, никак не приноровишься? С тебя требовалось-то: ящик поднять, донести, поставить. А ты?

      – Не мое это, Марфа Игнатьевна.

      – А что твое? Стишки сомнительные клепать? Дождешься – загребут как чуждый элемент.

      Марфа схватила со стола тетрадку:

      – Вот здесь ты на что намекаешь, паршивец:

      – Это не я, это Гиппиус, – сдавленно застонал зять.

      Марфа шарахнула жилистым кулаком по столу. В серванте жалобно возроптали серебро и хрусталь.

      – Я с вами не из одной печи хлеб едала. По мне что Хипиусы, что какая другая тля недобитая – все одно: враги народа.

      – Боже, ваше невежество ужасает, – субтильный зять воздел было руки к семейной реликвии, но взгляд наткнулся на шляпки гвоздей.

      – Куда вы дели матерь Божью? Неужели снесли в свою комиссионку? – ахнул он. И осел подломленной березкой.

      – Ах ты, говна какая: иконку пожалел! Люди добрые, держите меня, а то ща как запендюрю – ведь руки чешутся, – двинулась Марфа на поверженного зятя.