Скачать книгу

теперь в эдаких вещах признаются? Да теперь кажный рад не только дом, что ли, деньги – себя собственными руками со страху в землю закопать!»

      Я: «Зачем самому? Придет время – другие закопают. А впрочем, это и раньше было: самозакапыватели: сами себя живьем в землю закапывали – для спасения души. А теперь для спасения тела».

      – Смеются, смеюсь и я. —

      Мой защитник: «А что ж, супруг-то ваш, не с простым народом, чай?»

      Я: «Нет, он со всем народом».

      – «Что-то не пойму».

      Я: «Как Христос велел: ни бедного, мол, ни богатого: человеческая и во всех Христос».

      Мой защитник, радостно: «То-то и оно! Неповинен ты в княжестве своем и неповинен ты в низости своей»... (с некоторым подозрением:)... «А вы, барышня, не большевичка будете?» Другой: «Какая большевичка, когда у них дом свой!» Первый: «Ты не скажи, много промеж них образованного классу, – и дворяне тоже, и купцы. В большевики-то все больше господа идут». (Вглядываясь, неуверенно:) «И волоса стриженые».

      Я: «Это теперь мода такая»[2].

      Внезапно ввязывается, верней – взрывается – матрос:

      «И все это вы, товарищи, неверно рассуждаете, бессознательный элемент. Эти-то образованные, да дворяне, да юнкеря проклятые всю Москву кровью залили! Кровососы! Сволочь!» (Ко мне:) «А вам, товарищ, совет: поменьше о Христах да дачах в Крыму вспоминать. Это время прошло».

      Мой защитник, испуганно: «Да они по молодости... Да какие у них дачи, – так, должно, хибарка какая на трех ногах, вроде как у меня в деревне... (Примиряюще:) – Вот и полсапожки плохонькие»...

      Об этом матросе. Непрерывная матерщина. Другие (большевик!) молчат. Я, наконец, кротко: «Почему вы так ругаетесь? Неужели вам самому приятно?»

      Матрос: «А я, товарищ, не ругаюсь, – это у меня поговорка такая».

      Солдаты грохочут.

      Я, созерцательно: «Плохая поговорка».

      Этот же матрос, у открытого окна в Орле, нежнейшим голосом: «Воздушок какой!»

      Аля (4 года).

      – Марина, знаешь, у Пушкина не так сказано! У него сказано:

      Пушки с пристани палят,

      Кораблям пристать велят.

      А надо:

      Пушки – из дому палят!

      (После восстания)

      Молитва Али во время и с времен восстания:

      «Спаси, Господи, и помилуй: Марину, Сережу, Ирину, Любу, Асю, Андрюшу, офицеров и не-офицеров, русских и не-русских, французских и не-французских, раненых и не-раненых, здоровых и не-здоровых, – всех знакомых и не-знакомых».

      Москва, октябрь – ноябрь 1917

      Вольный проезд

      Пречистенка, Институт Кавалерственной Дамы Чертовой, ныне Отдел Изобразительных Искусств.

      Клянусь Стиксом, что живи я полтораста лет назад, я непременно была бы Кавалерственной Дамой! (Нахожусь здесь за пропуском в Тамбовскую губ<<ернию>> «для изучения кустарных вышивок» – за пшеном. Вольный проезд (провоз) в 1 1/2 пуда.)

      Дорога на ст<<анцию>> Усмань, Тамбовской губ<<ернии>>.

      Посадка в Москве. В последнюю минуту – точно ад разверзся: лязг, визг. Я: «Что это?»

Скачать книгу


<p>2</p>

Мода пришла позже. Для России с сыпняком, т. е. в 19 г. – 20 г., для Запада, уж не знаю с чего и с чем, в 23 г. – 24 г. (примеч. М. Цветаевой).