LITMIR.BIZ

      Она отвозила на дачу

      растенья диковинных стран,

      и к этим растеньям в придачу —

      огромные груды семян.

      Носила им тёплую воду,

      чтоб был на участке уют.

      Увы, через месяц (не годы!)

      наследники сад продадут.

      Привет, свободная стихия!

      Сегодня слышу голос твой

      и неуклюжие стихи я

      пишу уверенной рукой.

      Десятки волн сплелись в анапест,

      и растянулись паруса

      ритмичной строчкою, покамест

      не разбросала их гроза.

      Когда любилось, я любил,

      когда писалось, я писал.

      Пусть незаметно жизнь прожил,

      земле обузою не стал.

      Теперь гляжу во все глаза,

      как путь мой движется к концу,

      и тихо катится слеза

      по равнодушному лицу.

      Вчера я узнал, что от хвори

      ты умер недавно, и вот

      на днях уж тебя похоронят —

      для смертных обычный исход.

      Изменится что-то на свете?

      Едва ли. Рассвет и закат

      пребудут на этой планете,

      как сотни столетий назад.

      Но станет беднее наука,

      а с нею, возможно, — страна.

      Чуть проще окажутся внуки

      и гуще вокруг темнота…

      И снова я здесь, возле книг, на седьмом,

      теряюсь в знакомом пейзаже:

      всё те же ветра, облака над кремлём,

      спокойная речка всё та же.

      Широкая баржа уснула в волнах,

      как ложка в моём капучино…

      Возможно, был прав Аррани Атаалах5:

      я – следствие, я – и причина!

      Не спал три дня, не ел – чуть меньше:

      стишок упорно ускользал.

      Как будто сулицы6 навершье

      он душу с силою пронзал:

      то рифма слабая, то строки

      рекой послушной не текли,

      то смысл был такой глубокий,

      что в нём читатели могли

      пойти ко дну, как сотня лодок.

      Стишок, увы, не приходил…

      Я был растерян и неловок.

      И никого я не любил.