Скачать книгу

и очищал ему кухонной тряпкой сапоги, а он протирал платком запотевшие в тепле очки, поднося их вплотную к близоруким глазам, из гостиной послышался звонкий голос Александры Петровны:

      – Степан, это приказ принесли?

      «Это она нарочно! – подумал, казня себя, подпоручик. – Знает ведь, что я всегда в такое время прихожу».

      – Нет, это я, Александра Петровна! – крикнул он в дверь фальшивым голосом.

      – А! Ромочка! Ну, входите, входите. Чего вы там застряли? Володя, это Ромашов пришел.

      Ромашов вошел, смущенно и неловко сгорбившись и без нужды потирая руки.

      – Воображаю, как я вам надоел, Александра Петровна.

      Он сказал это, думая, что у него выйдет весело и развязно, но вышло неловко и, как ему тотчас же показалось, страшно неестественно.

      – Опять за глупости! – воскликнула Александра Петровна. – Садитесь, будем чай пить.

      Глядя ему в глаза внимательно и ясно, она, по обыкновению, энергично пожала своей маленькой, теплой и мягкой рукой его холодную руку.

      Николаев сидел спиной к ним, у стола, заваленного книгами, атласами и чертежами. Он в этом году должен был держать экзамен в академию генерального штаба и весь год упорно, без отдыха готовился к нему. Это был уж третий экзамен, так как два года подряд он проваливался.

      Не оборачиваясь назад, глядя в раскрытую перед ним книгу, Николаев протянул Ромашову руку через плечо и сказал спокойным, густым голосом:

      – Здравствуйте, Юрий Алексеич. Новостей нет? Шурочка! Дай ему чаю. Уж простите меня, я занят.

      «Конечно, я напрасно пришел, – опять с отчаянием подумал Ромашов. – О, я дурак!»

      – Нет, какие же новости… Центавр разнес в собрании подполковника Леха. Тот был совсем пьян, говорят. Везде в ротах требует рубку чучел… Епифана закатал под арест.

      – Да? – рассеянно переспросил Николаев. – Скажите пожалуйста.

      – Мне тоже влетело – на четверо суток… Одним словом, новости старые.

      Ромашову казалось, что голос у него какой-то чужой и такой сдавленный, точно в горле что-то застряло. «Каким я, должно быть, кажусь жалким!» – подумал он, но тотчас же успокоил себя тем обычным приемом, к которому часто прибегают застенчивые люди: «Ведь это всегда, когда конфузишься, то думаешь, что все это видят, а на самом деле только тебе это заметно, а другим вовсе нет».

      Он сел на кресло рядом с Шурочкой, которая, быстро мелькая крючком, вязала какое-то кружево. Она никогда не сидела без дела, и все скатерти, салфеточки, абажуры и занавески в доме были связаны ее руками.

      Ромашов осторожно взял пальцами нитку, шедшую от клубка к ее руке, и спросил:

      – Как называется это вязанье?

      – Гипюр. Вы в десятый раз спрашиваете. Шурочка вдруг быстро, внимательно взглянула на подпоручика и так же быстро опустила глаза на вязанье. Но сейчас же опять подняла их и засмеялась.

      – Да вы ничего, Юрий Алексеич… вы посидите и оправьтесь немного. «Оправьсь!» – как у вас командуют.

      Ромашов

Скачать книгу