LITMIR.BIZ

      Ты хотела двадцатые?

      Вот двадцатые:

      пожелтевшие лица на Беговой.

      По больницам разъехались завсегдатаи

      литсалонов,

      любители ар-нуво.

      Мы идём на Кузнецкий (штаны не клëшены),

      лишь троллейбус усиком шевелит.

      Бедный транспорт!

      Его завернули в прошлое,

      как Москву завернули в густой covid.

      Жёлтой лентой скамейки на солнце жмурятся.

      BMW опаздывает в кювет.

      Город треплет свидетелей,

      словно курица

      бьёт соседку

      клювом

      по голове.

      Мы внуки выживших детей.

      Мелкоморщинистые дни

      глядят из кожи веселей,

      как будто вечные они.

      Как будто шалость удалась,

      оставлен в Избранном физрук.

      Нас тренирует божий глаз,

      мы реагируем на звук.

      Мы начинаемся как пыль

      и завершаемся на ней.

      Мелкоморщинистый текстиль

      незаживающих людей.

      Много говорили, мало спали,

      разливали в чашки кипяток.

      В серебристом холоде эмали

      растворяли огненный восток.

      В комнату входили, как в молитву,

      дни перебирали, как пасьянс.

      Мягко разжимали челюсть лифта,

      ссорились, слонялись по друзьям.

      В сущности, история простая.

      Дрожь в ресницах, вынужденный смех.

      Видишь, недотыкомка летает,

      пьёт из лампы, словно человек.

      О подозрительных предметах

      не говорите машинисту.

      А вдруг там облако в кальсонах,

      креветка, утица, фонарь.

      А вдруг там Панночка, а вдруг там…

      Хотя чём я? Только чистый

      испуг, отмеченный приливом,

      застывший в бабочке янтарь.

      О подозрительных контактах

      не сообщает микросхема.

      Под нашим куполом несложно

      любых во всём подозревать.

      Состав скрипит, состав получен

      от Одиссеевой триремы,

      он скручен мышцей икроножной

      и обречён не успевать.

      О, сколько зрителей ненужных

      закрыто в банке из-под джема!

      Стеклянный видится зверинец

      в краю седых пуховиков.

      Как подозрительные лица,

      глядят на рельсы хризантемы.

      И я стою внутри вагона,

      как подозрительный Иов.

      «Жизнь – возможность тратить время», —

      говорил мой друг-певец.

      У меня внутри деревня

      из несбывшихся сердец.

      Там, где музыка гремела,

      где клубился Амстердам,

      остаётся только тело,

      то,

Скачать книгу