За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански Historia Rossica

Скачать книгу

национальных государств[8]. Прочерчивание конкретных государственных границ для определения и защиты национальной территории как «пространства решений» было важнейшим компонентом этого процесса. Возможно, в наиболее крайней форме территориальная ортодоксальность воплотилась в фашистских и коммунистических режимах ХX века. Четкая территориальная принадлежность и уникальные социальные образования начали терять силу только с концом двуполярного мира, становлением глобального капитализма, ростом значения наднациональных структур и возрождением регионализма[9].

      Глобальная тенденция нациестроительства не обошла стороной империи Цин (1644–1912) и Романовых (1613–1917). Несмотря на то что многие их окраины были в основном населены коренными народами: скотоводами, охотниками и рыболовами, на территориальные границы этих империй тем не менее влияла идея гомогенной власти, нетерпимой к конкурирующим силам, альтернативным значениям и неконтролируемым перемещениям[10]. Желание устранить неопределенность периферии пережило эти режимы и усилилось, когда их преемники (СССР, Маньчжоу-го и КНР) ввели еще более радикальные формы территориализации, которые существенно изменили социальную динамику в пограничьях. Действия коммунистических властей Москвы и Пекина по реализации режимов закрытой границы не были уникальными, однако отличались большей решительностью. В результате этого всего лишь за несколько десятилетий сложная смесь геостратегических устремлений, конкурирующих идеологий и радикальных планов по изменению жизни каждого человека, проживавшего в оспариваемом регионе, привели к резкой трансформации премодерного межимперского евразийского фронтира в пограничье между двумя централизованными режимами, владеющими четко определенными пространствами[11].

      Границы, обеспечивая целостность, безопасность, контроль населения и внутренней экономики, сыграли в ходе этого процесса важнейшую государствообразующую роль. Они способствовали формированию различных национальных идентичностей одних и тех же этнолингвистических групп и, как высоко политизированные символы, стали площадками социальных изменений. Историк Питер Салинс, например, продемонстрировал, как локализм сформировал национальные идентичности на франко-испанской границе на Пиренеях, однако во Внутренней Азии процессы локальной кооптации и компромисса наблюдались в значительно меньшей степени[12]. Когда пограничье как отдельная административная единица оказалось включенным в периферию постреволюционного государства – наследника прежней мультикультурной империи, оно постепенно перестало быть гибридным местом сосуществования империй и негосударственного мира местного населения.

      Такая реорганизация социального, экономического, политического и культурного пространства через трансляцию централизованной государственной

Скачать книгу

<p>8</p>

См. также классические работы: Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1983 [пер.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. М.: Канон-Пресс-Ц, 2001]; The Invention of Tradition / Ed. E. Hobsbawm, T. Ranger. Cambridge: Cambridge University Press, 1983, в частности введение Хобсбаума: р. 1–14; Sahlins P. Boundaries: The Making of France and Spain in the Pyrenees. Berkeley: University of California Press, 1989. Об усилении пограничного контроля и внедрении документации для идентификации личности см.: McKeown A. M. Melancholy Order: Asian Migration and the Globalization of Borders. New York: Columbia University Press, 2008.

<p>9</p>

Maier Ch. S. Once within Borders: Territories of Power, Wealth, and Belonging since 1500. Cambridge, MA: Belknap, 2016. P. 1–6; см. также: Sassen S. Territory, Authority, Rights: From Medieval to Global Assemblages. Princeton: Princeton University Press, 2006.

<p>10</p>

Недавние исследования показывают, что дихотомия «нация – империя» слабо применима к мультиэтническому характеру Российской и Китайской империй. Такие империи не обязательно обладали меньшими возможностями разрешения сложностей, вызванных региональным разнообразием, чем этнически и культурно более гомогенные национальные государства. См.: Burbank J., Cooper F. Empires in World History. P. 251–459 passim; Rieber A. J. The Struggle for the Eurasian Borderlands.

<p>11</p>

Rieber A. J. Stalin and the Struggle for Supremacy in Eurasia. Cambridge: Cambridge University Press, 2015. P. 129–139. О межвоенном периоде: Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001. P. 311–343 passim [пер.: Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923–1939. М.: РОССПЭН, 2011].

<p>12</p>

См.: Sahlins P. Boundaries. P. 7–9.