LITMIR.BIZ

      «Старая Егоровна отжила свой долгий век. Всё прошло, пролетело, все мечты, чувства, надежды – всё спит под белоснежным тихим сугробом. Пора, пора туда, где несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание… Как-то метельным февральским вечером Егоровна долго молилась перед иконами, а потом легла и сказала домашним: „Зовите батюшку – помирать буду“. И лицо её стало белым-белым, как сугробы за окнами.

      Домашние позвали священника, Егоровна исповедалась, причастилась, и вот уже сутки лежала, не принимая ни пищи, ни воды. Лишь лёгкое дыхание свидетельствовало: душа ещё не улетела из старческого неподвижного тела.

      Дверь в прихожей раскрылась: свежий порыв морозного воздуха, младенческий крик.

      – Тише, тише, у нас тут бабушка умирает.

      – Я ж младенцу не заткну рот, она только что родилась и не понимает, что плакать нельзя…

      Из роддома вернулась внучка старой Егоровны, Настя, со смешным, красненьким ещё младенцем. С утра все ушли на работу, оставив умирающую старушку и молодую мамочку одних. У Насти ещё толком не пришло молоко, сама она, неопытная, не умела пока приладиться к дочери, и младенец истошно орал, сильно мешая Егоровне в её помирании.

      Умирающая Егоровна приподняла голову, отсутствующий? блуждающий взгляд сфокусировался и обрёл ясность. Она с трудом села на кровати, спустила босые ступни на пол и стала шарить слабой худой ногой в поисках тапок.

      Когда домашние вернулись с работы, дружно отпросившись пораньше по уважительной причине (умирающая, а может, уже испустившая последний вздох бабушка), то обнаружили следующую картину: Егоровна не только не собиралась испускать последнего вздоха, но, напротив, смотрелась бодрее обычного.

      Она решительно передумала помирать и бойко ходила по комнате, баюкая довольного, умиротворённого наконец младенца, в то время как обессиленная внучка отдыхала на диване».