Скачать книгу

один предложения не изволил сделать! – отрезала Матрёна и горделивой павой зашла в клинику. Бельцева юркнула за ней, чуть не получив дверью по носу.

      Вера отпустила мужиков и расхохоталась. Отсмеявшись, с недоумением посмотрела на соперников, которые оправлялись, пыхтели и утирались. Были в крайней степени недовольны тем, что их баба скрутила, и старались друг на друга не глядеть.

      – Что, ни один?!

      – А я чего?! – сорвало в нерв Ивана Ильича. – Она ж вся такая важная, куда там ваше дело! Командирша вся из себя! Перед этим ещё задом вертит.

      Вера Игнатьевна уставилась на Георгия.

      – А он чего?! – раздражённо огрызнулся тот. – Сказал бы прямо! Я почём должен знать, что он меня из-за бабы невзлюбил?! Я привычку имею, Ваше высокоблагородие, с товарищами плечом к плечу. А не… не с интриганами боками тереться!

      Такого оскорбления Иван Ильич не в силах был перенести. Он развёл руками, глаза его увлажнились. Дрогнувшим голосом он еле выговорил:

      – Ну знаешь! Ты при-при, да не напирай!

      Вдруг он взвился весь, как пружина, и бросился на расслабленного противника, толкнул его руками в грудь. Застал, что называется, врасплох. Георгий упал – неудачно упал – нелепо качнулся на земле ванькой-встанькой, штанины задрались, и Ивану Ильичу, собиравшемуся броситься на лежачего санитара, явились деревянные протезы. Вера только головой покачала. Села на крыльцо. Достала портсигар. Сейчас будут представлены акты второй и третий: раскаяние и братание. Здесь русский дух, здесь надрывом пахнет. Здесь на неведомых дорожках Фёдор Михайлович бредёт на курьих ножках[30].

      Минут через пять, после слёз, наматывания соплей на кулак и ожидаемых рукопожатий и объятий, Иван Ильич и Георгий Романович уселись курить рядом с княгиней. От её папирос отказались. Извозчик угостил санитара самокруткой. Как сказать: угостил! Если бы тот отказался от «угощения», Иван Ильич его бы проклял. Таковы особенности русской любви.

      – Чего сразу не открылся, шишига безногий?

      – А что это меняет, старый чёрт?

      – Всё это меняет! Не сильно-то ты и моложе!

      – Ничего это не меняет! Сильно, не сильно, а чутка есть. Ничего не меняет, что я без ног. Не сильно-то я и без ног, как видишь. Во всяком случае… – Георгий покосился на княгиню, глаза её смеялись – ну, значит, можно и шуточку отпустить негромко, – во всяком случае, с бабами это ничего не меняет!

      – Тьфу! Дурья твоя башка! – сплюнул извозчик и протянул Георгию руку. – Давай по новой: Иван!

      – Георгий! – санитар с радостью протянул в ответ увесистую ладонь.

      – Тот самый? Держит ангел копиё…

      – Бьёт дракона в жопиё!

      Пока они хохотали, обнимались и целовались троекратно, Вера Игнатьевна зашла в клинику. Распря была улажена. Хотя, как ни бейся, а инвалида равным не признают. Стал бы Иван Ильич таким добрым, если бы да кабы! Рассмотрел бы так скоро, что Георгий – хороший мужик? Или в нём сострадание, опять же надрывное, заголосило, что он и за бабу сражаться со счетов сбросил? Или

Скачать книгу


<p>30</p>

Вероятно, Их высокоблагородие имеет в виду Фёдора Михайловича Достоевского. Считается, что именно этому писателю был особо люб русский надрыв. Автор не совсем согласен с княгиней Данзайр и считает, что Ф. М. Достоевский не столько любил русский надрыв, сколько безмерно над ним иронизировал. Любя не надрыв своих героев, но самих героев.