LITMIR.BIZ

      Генерал. (с чувством и с жаром) Милый, добрый мой Лев Николаевич! Я… и даже сама Лизавета Прокофьевна, которая, впрочем, тебя опять начала честить, а вместе с тобою и меня за тебя, не понимаю только за что, мы все-таки тебя любим, любим искренно и уважаем, несмотря даже ни на что, то есть на все видимости. Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок, потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, – ну, и сглупил, этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная», так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, догадаться», что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за князя Льва Николаевича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла. Потом мне рассказывали о давешнем пассаже с нею и с тобой… и… и… послушай милый князь, ты человек не обидчивый и очень рассудительный, я это в тебе заметил, но… не рассердись: ей-богу, она над тобой смеется. Как ребенок смеется, и потому ты на нее не сердись, но это решительно так. Не думай чего-нибудь, – она просто дурачит и тебя, и нас всех, от безделья. Ну, прощай! Ты знаешь наши чувства? Наши искренние к тебе чувства? Они неизменны, никогда и ни в чем… но… мне теперь сюда, до свидания! Редко я до такой степени сидел плохо в тарелке, как это говорится-то, как теперь сижу… Ай да дача!