LITMIR.BIZ

      Услышав вопрос Вольсингама, Гроссмейстер состроил кислую гримасу.

      – А что нам, собственно, известно? Про какого-то человека в маске, на которого работает Гиккори. Этот человек в маске может состоять в труппе Виттера, а может и нет.

      – Но в ночь перед смертью Себастиан пил с актерами, – настойчиво проговорил Вольсингам, подходя к столу. – И утром после убийства монаха он явственно пытался намекнуть нам на актеров.

      – Почему не сказал прямо?

      – Возможно, его запугали. Огрели дубинкой по голове. Может, Гримм понимал, что на этом они не остановятся…

      – Однако погиб он не от удара дубиной, – устало напомнил Гроссмейстер, морща желтый лоб, – а от той дряни в мозгах. Как и констебль Нойман. И, возможно, монах. Их убили не люди, а треклятая икона. Или что-то другое. Помните – монаха вечером накануне убийства видели в обществе лозницы.

      Вольсингам с трудом сдержал злой смех. Он нагнулся, упершись кулаками в столешницу, и в упор уставился на полицейского.

      – Лозница не выходит из замка, могу вам в этом поклясться. К тому же… как вам ее описал свидетель?

      – Стройная черноволосая девушка в зеленом платье.

      – Это не она.

      – Почему?

      – Просто поверьте мне – это не она. Зато Гиккори, как мы помним, не переоделся после представления. Вполне возможно, что именно он в костюме лозницы говорил с соматиком и угрожал ему. Поэтому монах был так напуган, когда пришел в типографию. Видите, все опять упирается в актеров.

      Взгляды Гроссмейстера и Вольсингама скрестились, и никто не желал уступить. У художника уже начали слезиться глаза, когда бухнула дверь кабинета и выросший на пороге констебль Вейде громогласно объявил:

      – Доктор Харп желает, чтобы вы, герр Гроссмейстер, и вы, господин Вольсингам, немедленно спустились в лабораторию.