Скачать книгу

они сдохнут! И это всё не просто так, это всё сделает он, он сделает это, потому что может, потому что всё зависит только от него!

      На Балканской площади, действительно, гуляли смерчи. Столбы мусора, вытряхнутого ветром из поваленных мусорных баков, извивались в каждой из арок-коридоров, соединявших торговые центры в единый комплекс, ещё одна спираль – поменьше, поигривее, вздымала пыль и окурки под самый золотой нос бравого солдата Швейка. Сами баки с грохотом катались под ногами, и с ними вместе несколько вывернутых изломанных зонтиков, пара сумок–тележек и длинный размотавшийся рулон чёрной плёнки для огородов. Люди бежали через площадь, прикрываясь газетами, сумками и воротниками одежды, а по сухому лилово-серому небу вычерчивали бесконечный танец короткие белые молнии. Раскаты и треск грома сливались со скрипом тормозов, хлопаньем не запертых дверей центра, скрежетом трамваев, которые, несмотря на то, что были ещё вчера закованы в колодки, раскачивались из стороны в сторону и грохотали железными колёсами о железные же рельсы.

      Вода в Неве превысила уровень 1824 года. Каналы вышли из берегов, метро было закрыто по всему центру, наземный общественный транспорт не ходил, и только большегрузные машины, упрямые деловые люди да беспечные мотоциклисты мчались по улицам, доверившись своему чутью или удаче среди мигавших жёлтых огней светофоров и клубов пыли.

      Порт был закрыт. Аэропорт был закрыт. Линии связи были порваны. Городская телеантенна была повреждена два дня назад во время страшной грозы, спалившей половину Юсуповского садика вместе с дворцом, пять старых полу расселённых домов на Лиговке, красные корпуса давно мёртвого «Красного треугольника» и пару-тройку голубей, облюбовавших в качестве насеста голову Ленина, стоящего у Финляндского вокзала (вместе с головой). И всё это сделал он! Он всё это сделал, потому что ему надоело быть водой, и он больше никогда не будет водить, никогда, никогда, никогда!

      На углу Гашека и Малой Балканской он едва не налетел на высокую полногрудую девицу.

      – 

      Вот дура! – подумал он, – Безмозглая дырка! Что ей дома не сидится! А намазана-то как: вся чёрная и красная, и ногти в дешёвом лаке и пахнет какой-то дрянью поддельной. Вон, побежала к стоянке, садится в … в красный Матисс, конечно, как её длинные ноги только и влезли туда и задница. Такая задница, а туда же – юбка задралась по самое не балуйся, трусики видны – красная кружевная фитюлька – и на ногах тоже красный дешёвый лак. И вся она дешёвка, как эти б-и, которым больше не жить.

      Как же описать человека, в голове которого без перерыва мелькали эти бессвязные злые мысли? Он был … нормален. Среднего роста, не блондин, не брюнет, пострижен аккуратно и неброско, с серыми невыразительными глазами, узким, но не чересчур ртом, не полный, но и не тощий, одетый в голубую с тонкой вишнёвой полоской рубашку и брюки от хорошего костюма, но без пиджака и галстука, в серую, наглухо застёгнутую ветровку (не из тех, что продают на рынках и в магазинах спортивной одежды), в хороших туфлях с острыми носками, тщательно отполированных перед выходом на улицу, но теперь покрытых слоем пыли и песка разнообразных оттенков, так что нельзя было сказать коричневого они цвета, чёрного или даже бежевого. Хотя вряд ли бежевого, потому что общие тона одежды сводились к серо-голубой благородной гамме. Он шёл, засунув левую руку в карман и прикрывая правой глаза и нос, так что не мог никого видеть перед собой. Да и шёл не глядя, поминутно натыкаясь на столбы, деревья, заграждения от машин, на редких прохожих и матеря всех сухим злым баритоном.

      Налетев в очередной раз на встречного человека у кинотеатра «Балканы», он вскинул голову и проорал с удовольствием:

      – 

      Куда лезешь, старый хрен! Улицы ему мало, сидел бы дома, сосал, – и осёкся. Между ним и пожилым мужчиной встала невысокая стройная женщина – дочь, жена? Он совершенно не мог разглядеть, как выглядел мужчина, но чувствовал, что от него исходит волна спокойной уверенной мощи, которая пробудила детские полузабытые тревоги и надежды. Но страшным казался не старик, а эта женщина с

      красивым, спокойным лицом, в свободном летнем пальто-коконе из плотной набивной ткани с удивительным рисунком, в тончайших невероятно чистых для такой погоды золотистых чулках и красных изящных лодочках мягкой кожи на серебряных гнутых каблуках, которых тоже не коснулась грязь улиц.

      – 

      Ирина, друг мой, пойдёмте, – сказал тот, что был сзади, позволил ей мягко опереться на его локоть, и увёл в сторону от улицы, в глубь квартала.

      Серо-синий нормальный мужчина проводил их взглядом, пока позволяла пыль, вздохнул и перевёл дыхание. Вот на кого он похож. На того, такого же неприметного, который тридцать лет назад отозвал его в сторону от других детей и сказал:

      – 

      Хочешь, мальчик, я научу тебя правильной считалке, и ты больше никогда не будешь водой?

      2

      Его звали тогда Серым, Серёжкой, мама называла Серёженькой, а отец в серьёзных разговорах с непременным участием ремня – Сергеем. Отёц всегда был для него авторитетом: умный, образованный, верующий, с крепкими немецкими дворянскими

Скачать книгу