Скачать книгу

счастливому обратному уклону обочины.

      И в этот момент полного и безусловного торжества английской прагматичности и парламентаризма Халва заговорил по-русски.

      – Холера! – он произнес ясно и четко за спиной у Большевикова. И тут же снова повторил все то же слово: – Холера! – наверное, чтобы Виктор и не думал, будто ослышался. – Холера! – А потом добавил совсем уже загадочное, но тоже очень четкое и ясное: – Ковер!

      Пораженный Большевиков обернулся и сам, от изумления, наверное, стал говорить по-русски:

      – Нет, Казимир, не ковер, транспарант с надписью, мы называем это транспарант…

      – Ковер! – настаивал американец с чикагской юностью, но польскими корнями. – Ковер!

      Белки его голубых глаза заметно покраснели, а вечно улыбающиеся губы казались серыми.

      – Ковер! – еще раз повторил Казик с совершенно уже неподдельным отчаянием.

      И тут Виктор понял, что это не русский язык вовсе, другой, с очень похожими, знакомыми как будто бы словами, но смысл имеющими, как видно, совсем иной, и перешел на английский. Счастливо и одновременно как однозначный, так и односложный:

      – What do you mean, Kaz? В чем дело? Что случилось?

      К американцу тоже возвращалось спасительное самообладание, цвет глаз и губ стремительно нормализовался.

      – Caviar, – сказал он четко и понятно. Икра! Очень дешевая икра в маленьком магазинчике напротив их отеля на Мясницкой. Добрыни́нский, говорил Халва, нажимая на первую «и». Dobrynínskiy! Там очень все дешево, в два раза дешевле, чем в дьюти-фри. У родителей через две недели юбилей свадьбы. Сорок лет вместе. We’re gonna celebrate. Когда он закрывается? До которого часа работает? Добрыни́нский? До семи или до восьми? Eight or seven?

      Ах, вот оно что! Ну, это поблагороднее, конечно, поатмосфернее борщевой экономики мистера Обри и его левых чеков. Икра в два раза дешевле, чем в аэропорту. Ковер! На юбилей. Родителям.

      Виктор посмотрел на часы. До половины шестого оставалось восемь минут.

      – Yes, unfortunately, можем и не успеть, если он, этот Dobryninskiy, до семи…

      – Курва! – вновь перешел Халва на то, что, видимо, считал русским языком. – Курва! – и тем уже окончательно себя вписал в округу, в ровное и плоское Подмосковье, что обязательно предполагает в комплект к последними словами ругающемуся водиле с голым торсом еще и выражающегося точно так же пассажира в белой отглаженной рубашке с вышивкой шелком на левой груди.

      Глава 4

      В иерархии большой компании Борис Ильич Винцель был очень важным и заметным человеком, а по натуре очень недобрым и совершенно непредсказуемым. Его боялись и ему не доверяли. Но именно от него Виктор Большевиков впервые услышал нехорошее слово «буржуи». После чего и оказался, собственно, в Москве. И это, вне всякого сомнения, лишь потому, что мог и даже имел право, единственный из окружающих, звать Винцеля просто Борисом, и даже иной раз без лишних, посторонних и свидетелей и вовсе Боря. Мог ему тыкать.

      Вплотную подобравшийся к пенсионному, осеннему десятку Борис Ильич давно

Скачать книгу