Скачать книгу

щей вошли тушь для ресниц, накрашенные ногти и школьная юбка тревожной длины (стандарт был раз и навсегда установлен мамой). В общем, все то немногое, что могло хоть как-то приблизить меня к желанному идеалу. В роли идеала выступала моя одноклассница и лучшая подруга Ира Кузнецова по прозвищу Птица. Птица, правда, как раз ничем таким не злоупотребляла – это ей было ни к чему. Она была натуральная блондинка с ровными зубами – что еще нужно человеку для счастья. И это счастье валилось на нее со всех сторон.

      В десятом классе, например, Птица показала мне свои портреты. Это были глянцевые черно-белые снимки. До этого я такие видела только в специальных фотожурналах. На снимках Птица смотрела из космической черноты, а ее белые волосы, как крылья театральной чайки, трагически ломались на плечах. Помню, что я поискала и не обнаружила в себе абсолютно никакой зависти – настолько органичной казалась мне Ирка в образе чьей-то музы. Кого же еще снимать, если не ее? Опомнилась я только тогда, когда узнала, что автором фотографий был одноклассник Вова – моя долгожданная, трудная и, как ни странно, взаимная симпатия. По большому счету, такое не прощают. Но я решила, что жизнь все же справедливее, чем мы о ней думаем. И в самом деле – кого я могу вдохновить как модель? Никого, включая Вову. Правда, как-то раз на автобусной остановке один молодой мужчина подошел ко мне и сказал – знаете, девушка, я хочу вас нарисовать… Я бежала так долго и быстро, как учила меня мама все мои первые шестнадцать лет жизни именно на этот случай.

      Сданный без боя Вова даже не раздружил меня с Птицей. Переоценки ценностей не последовало. А последовало удвоенное обожание и терзания собственным несовершенством.

      Собрав все пряники, которые только могла испечь юность, Ирка-Птица отправилась в свое скандально раннее замужество буквально пешком – в авто ее мучил токсикоз. Мне в это время как раз разрешили красить губы гигиенической помадой. Но это было позже.

      Фотолюбитель Вова не стал Птицыной судьбой – у нас бы это сочли пошлым. Судьбой стал курсант летного училища Сережа. Все девочки, мало-мальски знающие себе цену, выходили у нас замуж за курсантов летного училища. Это не считалось пошлым, а считалось удачным выбором. Чтобы выйти замуж за курсанта летного училища, нужно было три-четыре раза сходить на танцы в их летный клуб. Однажды мне тоже разрешили сделать это. С утра я накрутила волосы на бигуди, а мама вывесила на балкон проветрить свой импортный кримпленовый сарафан на пуговицах. В него мне предстояло облачиться. Я приняла ванну и надела чистое белье. Такое впечатление, что я шла не на танцы, а прямо в загс. Краситься мне по традиции в мягкой форме не рекомендовали, чтобы выглядеть естественно. И мне это удалось. В летном клубе в тот вечер не было никого естественнее меня. Меня, конечно, никто не провожал, зато многие встречали. Мама, папа и соседка Валентина с собакой, которая как раз вышла на прогулку. Будущее как-то само по себе утрачивало романтизм и хоть какую-то привлекательность.

      Тем временем Птица гуляла с женихом Сережей под ручку и приходила домой поздно. Но ее никто не отчитывал, потому что у нее опять же было счастливое и таинственное заболевание щитовидной железы, при котором ей ни в коем случае нельзя было волноваться. Чтобы не волновать Птицу, ей позволяли даже время от времени оставлять этого Сережу на ночь. И утром я наблюдала (мы жили напротив), как он встрепанный и довольный бежит на свои летные занятия, то и дело оглядываясь на Птицын балкон, придерживая рукой синюю фуражку. А умиротворенная Птица сонно глядит на него из окна своей комнаты. Надо сказать, что даже бытовые радости, которые судьба без труда могла бы распределить по справедливости между жителями нашего микрорайона, достались беззаботной Птице. Из всех нас только у нее, к примеру, была своя комната. Благодаря удачному разводу родителей и справедливому разделу имущества.

      Иногда мне разрешали у нее переночевать. Это были сладчайшие часы проникновения в святая святых – тайну ее манер. Я жадно запоминала, как, что и в каком порядке она делает. Вот так она достает книгу, так убирает волосы за уши, так постукивает длинными пальцами по мутному оргстеклу письменного стола, так запахивает халатик, так снимает перед сном костяные бусики и волшебным жестом, как венок – двумя невесомыми руками, – водружает их на специальную отлакированную корягу, вбитую в стенной шкаф. Коряга появилась у меня незамедлительно, и я отрабатывала это движение на кожаном шнурке с нехитрой бирюлькой, которую я носила поверх свитера. Утро… Утром она умывалась, затем смазывала щеки детским кремом «Малыш» – я помню его апельсиновый запах, – губы вазелином, а руки кремом «Елочка». Потом мы шли завтракать, садились друг против друга, она опять убирала волосы за уши, протягивала руку за хлебом, я вдыхала «Елочку» и была на грани постижения истины.

      Однажды Птица остригла челку. Густую, начинавшуюся от макушки, сразу сделавшую ее похожей на немецкую куклу Габи, которая сидела у меня на диване.

      Это был запрещенный прием. Потому что челку, как я уже говорила, моя мама не санкционировала бы никогда. Челка была для мамы каким-то особым болезненным грехоподобным символом, о котором она даже просила не напоминать ей перед сном, чтобы не нервничать. Я до сих пор не понимаю этой куафюрной интриги. Зато я точно знаю, что

Скачать книгу