LITMIR.BIZ

      Заметив, что отряд позади него растягивается и начинает понемногу отставать, предводитель слегка натянул поводья, не останавливаясь, обернулся:

      – Что же, братие, вовсе без сил, что ли? Едва едете.

      – Княже! Гляди, по дороге, за мысом, хаты чернеют! Вон там. Посмотри!

      Понукая усталого коня, князя догнал один из его дружинников. Поравнялся, смахнул с лица мутные брызги и продолжил:

      – Слышь, княже Александре![1] Надобно свернуть да поглядеть, что там такое. Ежели поселение русское, так не остановиться ли нам засветло да не заночевать ли? В такую хмарь среди чистого поля стана не разбить – в грязи утонем да вымокнем. Никакой шатёр не спасёт…

      Александр поднял руку, защищая глаза от ветра и хлопьев мокрого снега.

      Вдалеке, там, где берег становился ниже, действительно виднелись чёрные силуэты десятка вросших в землю домишек.

      Обернувшись к дружиннику, князь пожал плечами под мокрым плащом:

      – Остановиться-то, Митрофанко, надобно. Долее ни мы, ни кони не выдержим: вон, твой уж оступается, в грязи скользит. Только поселение то не живое. Гляди: ни дымка над кровлями!

      Другой дружинник, средних лет, крупный мужчина, с бородою по грудь, в свою очередь, догнал князя и, возвысив голос, чтобы его речь не заглушало хлюпанье копыт по грязи и фырканье коней, проговорил:

      – Знаю я, княже, это место. Тут когда-то целое городище было. Потом, когда отец мой, царство небесное, сюда ещё с дружиной твоего отца, князя Ярослава, ездил, только поселеньице осталось, малое да нищее. А после и оно вымерло: татары разорили дочиста. Людишек кого в полон увели, а кто сам ушёл.

      Выразительное лицо Александра исказили одновременно гнев и неожиданно, но явно обозначившая себя боль. Она будто шла изнутри, будто невидимая глазу рана вдруг дала о себе знать. Князь не вздрогнул, не поморщился. Только его губы чуть покривились и напряглись да зрачки расширились, сделав глаза темнее и глубже. Эту странную, глубоко спрятанную, необъяснимую боль он не раз уже чувствовал за время пути и не хотел говорить о ней своим спутникам. Они и не замечали ничего. И в этот раз приписали его невольную гримасу раздражению и гневу, вызванным словами его спутника.

      – Мы ж третий день из ханского становища едем! – воскликнул Александр. – И ничего живого – будто вымерли русские люди! Как вкруг норы драконьей… И дань им платим, и не выступаем супротив их власти, а всё едино: не могут они нас не трогать, не губить, не разорять! Что же им так кровь-то русскую пить нравится?!

      Рука князя крепко сжалась на поводьях коня. В это время сквозь лохматые тучи вдруг прорвался одинокий солнечный луч и на пальце вспыхнул огнём драгоценный перстень.

      И, как тяжёлое видение, так же ярко возникло воспоминание, заставившее Александра снова поморщиться, на этот раз не от боли.

      Он будто бы ясно увидал просторный ханский шатёр, обставленный богато, но безвкусно. Ковры и подушки на полу; по стенам – мечи и кинжалы самой различной ковки; копья, щиты; вдоль стен – сундуки и ларцы, нисколько друг к другу не подходящие и оттого похожие на выросшие по кромке опушки кусты, бестолково теснящиеся, мешающие один другому расти.

      Среди всего этого варварского многообразия выделялось лицо того, к кому князь Александр приехал, к кому явился в этот самый шатёр. Нынешний повелитель Орды хан Менгу-Тимур. Его лицо, широкое, по-своему выразительное, казалось тем не менее закрытым: ни мыслей, ни чувств на нём не читалось – оно походило на своеобразную маску под дорогим мехом богатой шапки. Хан восседал не на традиционных подушках, но в роскошном резном кресле персидской работы, покрытом шкурой леопарда.

Скачать книгу