LITMIR.BIZ

Скачать книгу

>

      – Позвольте узнать, кто вы будете?

      – Я Анна Степанова, а это сын мой Николай.

      Говорит так бойко, ясно, а сама трясется.

      – А кто вы такая?

      Она объяснила, что живет в получасе ходьбы от этого места и имеет маленькую сапожную мастерскую.

      – Пойдем, – говорю, – к вам, пока его уберут да доктор осмотрит.

      Пошли. Она плачет, убивается, а я ее утешаю. Приходим. Домик такой чистенький, две комнатки и большая мастерская, а при ней кухня. Вошли мы в комнату, я снял шубу, сел и повел с ней беседу.

      – Как звать вас? – спрашиваю.

      – Анна Тимофеевна.

      – Что же, Анна Тимофеевна, любили вы сына вашего?

      Она опять залилась слезами.

      – Господи, – говорит, – как же не любить-то! Один он у меня. Покойник умирал, только о нем думал…

      – Так вы вдова? – спрашиваю и на ее фигуру смотрю.

      Она смутилась.

      – Вдова. Восьмой год.

      Я сделал вид, что ничего не заметил, и дальше про сына спрашиваю, любил ли он ее, путался ли с кем, пил ли.

      – Смирный был, непьющий, почтительный. На Путиловском заводе работал и жил там, комнатку имел. По субботам прямо ко мне, и все воскресенье у меня. А в понедельник поднимется в пять часов – и на завод. И теперь шел, голубчик, да не дошел!.. – и снова плачет.

      – А получал много?

      – Какое! Восемь гривен в день.

      – Как же так? Сына любите, достаток у вас, видимо, есть, а он за восемьдесят копеек работал?

      – А вот подите! Такой почтительный. Покойник мне заведение оставил и деньгами двадцать тысяч. Я говорю ему: «Куплю тебе домик, землю, женись и мать утешай». Нет! «Не хочу вам в тягость быть». Так и уперся.

      Рассказала, во что сын был одет. Пальто с воротником, шапка, сапоги, брюки, жилет, часы и пиджак теплый, нанковый. Сама ему шила. В этом пиджаке она по его указанию внутренний карман с левой стороны на правую перешила, да за неделю до его смерти новую пуговицу пришила. Таких-то уже не было, так она большую приспособила.

      Все расспросил я, а под конец говорю ей прямо:

      – А теперь назовите и покажите мне вашего любовника!

      Она так и зарделась. Молчит.

      – Вы, – говорю, – мне уж все по совести, как на духу.

      – Василий Калистратов, у меня в подмастерьях.

      – А повидать его можно?

      – Можно. Он дома, надо полагать. Вася! Василий! – позвала она в дверь.

      – Сейчас, Анна Тимофеевна, – голос такой приятный, откровенный.

      Через минуту вошел. Рослый, красивый, лицо открытое. Я поглядел на него, и он мне сразу понравился. Заметил только, что он очень бледен. Поговорили по пустякам, и я уехал.

      Дело мне показалось неважным, и я поручил его своему помощнику.

      – Знаете, – говорит он, – Иван Дмитриевич, убийца – Калистратов! Все укладывается так. Он любовник, у нее деньги и прочее, сын – наследник, да еще она его любит. Убрать сына, и этот Васька – хозяин. Надо разузнать, где он был в эти часы.

      Я и сам думал так же, только сердце не соглашалось. Так-то так, а не похож он на убийцу.

      Я велел собрать сведения об убитом.

      Ушел Николай Степанов с завода двадцать четвертого декабря в шесть часов. Ходу ему до дому не больше часа, а до этой речонки – с полчаса. Значит, убийство совершилось между шестью и семью часами.

      Стал узнавать, где этот Василий был.

      Ходил в Шереметьевку, и именно в эти часы. Путь его лежал именно через это место. Когда он вернулся, хозяйка очень беспокоилась о сыне, а он спокойно так сказал:

      – Ничего ему не сделается, придет!

      Все складывалось против Калистратова, но я велел Теплову вида не подавать и только следить за подозреваемым.

* * *

      Надо вам сказать, что было у меня обыкновение: возле того места, где преступление совершилось, в народе толкаться да прислушиваться. Иногда пустое слово на след наводит. Так и тут. Хожу я, брожу, со всеми говорю, иных допрашиваю. И наткнулся тут на железнодорожную сторожку, что у Средней Рогатки.

      Сторожей было два. Один черный, а другой рыжий. Черный – человек как человек, а рыжий мне сразу не понравился.

      Я его на допрос. Начинаю расспрашивать, где он был в эти часы, не слыхал ли криков, не видал ли чего подозрительного, когда именно поезда проходят, много ли работы у него, знал ли он этого Степанова, в чем одет был?

      Отвечает он мне и все время сбивается. То говорит, что на пути был и ничего не видел, то утверждает, что в сторожке сидел. Потом уверяет, что путь осматривал, а то вдруг вспоминает, что с приятелем, другим сторожем, сидел. Путается, а как ему скажешь, он запрется.

      – Я этого не говорил…

      – Как не говорил? Ведь записано.

      – Не могу знать. Я – человек темный, грамоте не учен, а говорить того не говорил.

      Сделал у него

Скачать книгу