LITMIR.BIZ

Скачать книгу

отливался протест трудящихся слоев против усиления феодального гнета. В 1960-1970-е гг. в рамках решения проблемы о вызревании и эволюции феодальной земельной собственности развернулась оживленная дискуссия между московскими и ленинградскими учеными о сущностном характере землевладения черносошных крестьян, категории, не находившейся в XV–XVII вв. в частнофеодальной зависимости. Временами, например в 1978 г., она принимала достаточно острые формы. Перечисленные и другие проблемы решались в основном на материале источников, из которых можно извлечь более или менее массовые данные, пригодные для количественной обработки и статистических выкладок, получения временных сопоставительных срезов, их анализа и построения моделей. Можно сказать, что в области социально-экономических исследований преобладали работы, сходные с исследованиями этапа «сериальной», социально-структурной истории в зарубежной историографии.

      Занимаясь на междисциплинарном стыке историей севернорусской группы крестьян – монастырских и помещичьих, а также черносошных в XVII–XVIII вв., я столкнулась с информацией источников, которая не укладывалась в ложе «серий». Из документов проступали, словно глубинные пласты, несколько иные, чем отраженные в историографии второй половины XX в., отношения землевладельцев с крестьянами, связи крестьян внутри общины и между собой, и главное – люди. Появилось стремление глубже разобраться в сути существовавших взаимоотношений. Тем более, что через работы отечественных медиевистов М. А. Барга, А. Д. Люблинской, А. Я. Гуревича, А. Р. Корсунского, Ю. Л. Бессмертного, В. М. Далина и других ученых было возможно познакомиться с освещением проблем социальной истории в западной историографии с 1950-х гг. В ней, несомненно, выделялось мощное направление, представленное французскими историками, которые группировались вокруг журнала «Анналы»[1].

      В этом направлении существовало несколько течений. Одно из них – историко-антропологическое, которое реализовалось в социально-культурном контексте. Оно восходит к французской историографии 1960–1980 гг. и работам историков Ф. Броделя, Ж. Дюби, Э. Ле Руа Ладюри, Ж. Ле Гоффа, Р. Шартье, А. Бюргьера и др., хотя концептуально их работы не находились в едином русле. На разработки этого направления откликнулись историки других стран – К. Гинзбург, У. Раульф, П. Берк, Э. Томпсон, Н. Земон Дэвис, В. Кула и др., а среди отечественных медиевистов – А. Я. Гуревич, Ю. Л. Бессмертный, А. Л. Ястребицкая и др. Историческая мысль в обширном пространстве исторической антропологии развивалась в ракурсе углубленного познания: самого человека прошлого и его инкорпорации в социальную сферу – семью, систему родства; демографических процессов и отношений, социальных связей; экономической составляющей – обмена, экономического поведения, отношения к богатству и бедности, влияния религии и этики на проявления экономики; категорий культуры – народных верований и ритуалов, представлений о мире, времени, мифе, символики жестов, соотношения народной и ученой культур. Значительное внимание в 1970-1980-х гг. уделялось раскрытию устройства и действия разных социальных общностей – прихода, корпорации, общины, их внутренней среде и разноуровневым связям, многообразию соотношений микроструктур между собой. Подход к обществу как единому организму с взаимодействием всех его составляющих, находящихся в сложной системе разнонаправленных связей, обусловил изучение истории ментальностей – устойчивых систем ценностей, мировидческих представлений, стереотипов поведения и т. п. у людей прошлого разных культур, влиявших на их сознание, реконструкцию «картины мира». Постепенно происходило сосредоточение на культурном постижении социальных явлений, на погружении в микроисторию (направление возникло в Италии среди ученых, группировавшихся вокруг журнала «Quaderni storici»), когда изменялся масштаб и ракурс изучения за счет углубленного проникновения в частную судьбу индивида, семьи, микрогруппы, принадлежащих к какому-либо из городских или сельских социальных сообществ, с ориентацией на осмысление целостного исторического контекста. В 1990-х гг. интерес историков смещается от социокультурной истории к культурной истории социального. В области последней прослеживается повышенное внимание к представлениям людей об окружающей действительности и способах ее восприятия, в соответствии с которыми они принимают те или иные решения в своей социальной практике и таким образом осознают свое место в реальном мире. Модели поведения задаются социальным опытом, который обусловлен повседневностью человеческого бытия, и ее исследование на разных хронологических отрезках и для разных социальных общностей обретает свою самостоятельность[2].

      Отечественная литература по истории России лишь в малой степени затрагивала отдельные из таких сюжетов. Крестьянский двор, семья, община исследовались в историографии 1960-1980-х гг. как социально-экономические образования, которые обеспечивали производительность феодального владения, а также с точки зрения их имущественной обеспеченности и дифференциации (В. А. Александров, А. Л. Шапиро, А. И. Копанев, H. A. Горская, Ю. А. Тихонов, H. A. Миненко и др.). Отношения индивидов внутри этих социальных структур были почти не изучены. Контакты же крестьян в деревне и волости были разнообразнее, чем только по поводу раскладки и уплаты

Скачать книгу