Ночь Ватерлоо - Алексей Поликовский

Скачать книгу

      1

      Вечером 17 июня 1815 года хозяин фермы Кайю, бельгийский крестьянин, имя которого мне неизвестно, бежал из своего дома, увидев в воротах фермы французских кавалеристов. Он бросил свой дом, свои сараи и амбары и ушел по обочине дороги. Война в то время еще не превратилась в тотальную, французы не расстреливали мирных жителей, хотя и грабили их. Англичане в этом смысле не отставали, армия Веллингтона в Испании не раз устраивала погромы и грабежи во взятых городах. Крестьянин ушел, потому что в нем был первичный, изначальный, древний страх мирного человека перед воинственными героями в ярких павлиньих мундирах. Он имел дело с косами, кастрюлями, банками, бочками, хмелем, пшеном, а они с пистолетами, саблями, порохом, палашами. Их громкие голоса, их горделивая повадка, когда они с прямыми спинами сидели в седлах, золотое шитье их мундиров, так непохожее на его простую серую одежду – все это было в его глазах страшное и бессмысленное нашествие чуждой силы, грозившей сломать его амбары и его жизнь. И он ушел, чтобы переждать нашествие на делянке в лесу или комфортно пересидеть его за кружкой густого темного пива в таверне.

      Маленький человек – ну, Наполеон не был таким уж маленьким, его посмертный рост, измеренный доктором Антоммарки, составлял 5 футов 2 инча 4 линии, что можно приравнять к 168 сантиметрам – со своим штабом, свитой, слугами и охраной вселился в дом ушедшего пить пиво крестьянина с той бесцеремонностью, с которой военные всегда захватывают чужое жилье, чужие вещи и распоряжаются чужой жизнью. О хозяине никто и не думал. Всадники спрыгивали с коней и, не вытирая сапог, шагали по чисто вымытому полу. Солдаты тащили из сарая охапки соломы, бросали их на мокрую землю и ложились, чтобы хоть немного поспать после ночного перехода и трех дней беспрерывного движения. Их длинные ружья стояли, опираясь штыками на дощатые стены сараев. Чьи-то ноги громко топали по лестнице, сотрясая ее до такой степени, что казалось, она сейчас рухнет. Это взбирались на второй этаж, к стропилам и крыше, к старой перине и к сену, к сумраку и короткому сну промокшие до последней нитки офицеры. Слуги орудовали на крестьянской кухне, гремели ножами, стучали колотушками, отбивая мясо, в общем, чувствовали себя на чужой кухне как дома. Слуга Наполеона Сен-Дени разжигал в камине огонь.

      Вечером Наполеон сидел у ревущего огнем камина, а вокруг него, в разных углах комнаты, обставленной тяжелой, добротной мебелью начала Девятнадцатого века, сидели и полулежали его генералы и офицеры. Тут были генералы Оноре Рейль, Корбино, Друо, маршалы Ней и Сульт. Огромные пылающие поленья давали густое, расслабляющее тепло и колеблющийся свет. Окна были черны. Это был вечер перед битвой, очередной вечер Наполеона перед его очередной решающей битвой. Шел общий светский разговор. О завтрашнем дне не говорили, так же как не говорили о смерти, ранениях, ампутациях, пробитых головах, отрубленных руках, выбитых глазах и прочем военном ужасе – это был бы дурной тон. В обществе этих людей, готовых каждую минуту отправиться на тот свет, говорить о смерти считалось неприличным. Наполеон не был молчуном, он любил поговорить, любил хорошую, умную, светскую беседу, хотя и полагал, что искусство такой беседы после революции ушло безвозвратно.

      Война тогда была делом, требовавшим от всех, в том числе и от императора, большой физической выносливости. Это была война без моторов, без крыльев, без железных дорог, все эти виды транспорта заменяли ноги. Правда, Журдан у Флерюса на заре революционных войн поднимал в воздух воздушный шар и вел с него разведку, но Наполеон всю свою жизнь отмахивался от технических усовершенствований, как от пустяков. Какие там воздушные шары и подводные лодки, склепанные из медных листов, когда можно просто взять да и изрубить пятьдесят тысяч человек! Высадившись с Эльбы, он первые ночи вместе с солдатами ночевал в чистом поле и по ночам грелся у огромного костра, рядом с которым ему ставили два стула. На одном он сидел, на другой клал ноги. Во время марша на Париж Наполеон отказывался ночевать в отелях, где его ждали мягкие кровати, и ночевал в префектурах, над которыми поднимали трехцветный флаг нации, а белый с лилиями флаг Бурбонов спускали. В прогресс медицины он тоже не очень-то верил. В глубоком кармане его серого сюртука всегда была коробка с конфетами, содержащими противную на вкус лакрицу – единственное лекарство от недомоганий, которое он признавал. Он не верил терапевтам, хотя всегда имел рядом с собой личного врача, и полагал, что как в сражении весьма ценна артиллерия, которая убивает наповал, так в лечении ранений ценна хирургия, которая радикально отрезает. Боль в боку этот странный человек лечил, растирая бок мягкой щеткой и массируя ладонью, смоченной в одеколоне, простуду излечивал верховой прогулкой, во время которой потел и таким образом выводил инфекцию из организма. Лучшим средством самолечения он полагал куриный бульон и пост. Долгие горячие ванны были его привычкой, он лежал в них по два часа, в то время как камердинер Маршан или слуга Сен-Дени подливали в ванну горячую воду из кувшинов; но это была роскошь мирного времени, а тут была война. На войне он, как и все, часто спал не раздеваясь и не снимая сапог, бывало, и на мокрой соломе в сараях с протекающими крышами. Но тут был крепкий, уютный бельгийский

Скачать книгу