Скачать книгу

гам, и, конечно, к книгам поэтическим. Поэзия не может быть плохой. Плохой может быть графомания.

      Лучшим образом это определил Дмитрий Владимирович Веневитинов, писав:

      Немногие небесный дар

      В удел счастливый получают,

      И редко, редко сердца жар

      Уста послушно выражают.

      Но если в Душу вложена

      Хоть искра страсти благородной, –

      Поверь, не даром в ней она,

      Не теплится она бесплодно…

      Не с тем судьба её зажгла,

      Чтоб смерти хладная зола

      Её навеки потушила:

      Нет! – что в душевной глубине,

      Того не унесёт могила:

      Оно останется во мне.

      Разве бесплодно теплилась лира Пушкина, Лермонтова, разве унесла могила то, что ярко светилось в их «душевной глубине»?

      Поэзия, по справедливому определению Веневитинова, правдива, а душа поэта обладает даром пророчества…

      Души пророчества правдивы.

      Я знал сердечные порывы,

      Я был их жертвой, я страдал

      И на страданья не роптал;

      Мне было в жизни утешенье,

      Мне тайный голос обещал,

      Что не напрасное мученье

      До срока растерзало грудь.

      Он говорил: «Когда-нибудь

      Созреет плод сей муки тайной

      И слово сильное случайно

      В нежданном пламени речей

      Из груди вырвется твоей;

      Уронишь ты его недаром:

      Оно чужую грудь зажжёт,

      В неё как искра упадёт

      И в ней пробудится пожаром».

      Дмитрию Веневитинову довелось испытать сильную, но безответную любовь. Но это история особая, которая, конечно, отразилась на его творчестве.

      Даниил Андреев считал, что движителем поэзии являются Божий Дар, Дар Космоса, Космическое сознание! Эти в наши дни всё чаще звучащие фразеологизмы, особенно применимы к таким гигантским личностям, как Александр Сергеевич Пушкин, по словам Аполлона Григорьева, «наше всё», как Фёдор Иванович Тютчев, по словам Даниила Андреева, «носитель дара вестничества Космоса».

      Религиозный писатель и мыслитель рубежа ХIХ – ХХ веков Николай Иванович Черняев, в книге «Мистика, идеалы и поэзия русского самодержавия» писал:

      «Всё, всё великое, священное земли имеет мистическую сторону. Мистика составляет принадлежность не только каждой религии, не только таинств, но и науки. Пытливая мысль человека, старающаяся разрешить все «проклятые вопросы», в конце концов неминуемо приходит к вопросу о начале всех начал, к задаче, которая не даётся ни умозрительному, ни опытному знанию. Огюст Конт (1798-1857) (французский философ – Н.Ш.) верно подметил, что законы естествознания объясняют только, как происходят те или другие явления, но они не объясняют, почему эти явления происходят так, а не иначе. Таким образом, и у естествознания есть своя мистика – тем более она есть в искусстве».

      Черняев особенно отметил мистичность поэзии!

      «Пушкин в целом ряде стихотворений выразил удивление перед творческой силой, орудием которой он себя считал. Называя вдохновение священной жертвой, а себя избранником Неба, он прибегал не к риторическим прикрасам, а выражал своё убеждение. Творчество представлялось Пушкину чем-то мистическим. Чарскому, поражённому импровизацией заезжего итальянца, тот говорит: «Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет резцом и молотом, раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже вооружённая четырьмя рифмами, размеренная стройными, однообразными стопами? Никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой внешней волей; тщетно я сам захотел бы это разъяснить»… История есть своего рода теофания (непосредственное явление божества в различных религиях – Н.Ф.). В судьбах народов сказывается воля и цели Провидения. Слова Гамлета: «Есть Божество, ведущее нас к цели» – с полным основанием можно применить к истории».

      Пушкин признавался в стихотворении «Моему Аристарху»

      … Сижу ли с добрыми друзьями,

      Лежу ль в постеле пуховой,

      Брожу ль над тихими водами

      В дубраве тёмной и глухой,

      Задумаюсь, взмахну руками,

      На рифмах вдруг заговорю …

      Вот так… Казалось бы, ни с того, ни с сего… Писатель, готовясь работать над рассказом, романом, повестью, собирается с мыслями, садится за стол, настраивается на этот труд. А тут, словно сами стихи льются из неведомых Небесных далей. Вот как у Пушкина:

      Но ежели когда-нибудь,

      Желая в неге отдохнуть,

      Расположась перед камином,

      Один, свободным господином,

      Поймаю прежню мысль мою, –

      То

Скачать книгу